которые умерли не от эпидемии, отвозили в могилу на [носилках] из ножек какого-нибудь стула… За гробом не шел ни друг, ни родственник, и не было никаких похоронных церемоний»[1447].
Джеймс Гиллрей. Кровопускание. Гравюра 1804 г.
Довольно быстро наметились два возможных подхода к лечению болезни. Доктор Кун советовал пить вино: «сначала более слабые вина, такие как кларет и рейнвейн; если их нельзя достать, то принимать лиссабонское вино или мадеру, разбавляя их густым лимонадом. Дозу следует определять в соответствии с производимыми ими эффектами и преобладающим состоянием слабости; следить, чтобы не возникли или не усилились жар, беспокойство или бред». Он также полагался на холодные ванны и кору хинного дерева[1448]. Водолечение рекламировал также доктор Эдвард Стивенс, который в середине сентября заявил, что именно таким образом вылечил от лихорадки министра финансов Александра Гамильтона. Собственную терапию предложил доктор Бенджамин Раш. Его метод заключался в больших дозах каломели для очистки желудочно-кишечного тракта и в обильных кровопусканиях. Он писал: «Я пытался доказать, что более высокие степени лихорадки зависят от болезненного и чрезмерного действия в кровеносных сосудах… Действие кровопускания так же непосредственно и естественно для снятия лихорадки, как извлечение песчинки для лечения воспаления глаза, когда оно возникает от этой причины»[1449].
Поскольку в 1790-х гг. в США сформировалась первая двухпартийная система, то чисто медицинский вопрос превратился в политический. Историки давно провели аналогии между двумя разными практиками лечения и двумя политическими партиями[1450]. Республиканцы приписывали причины желтой лихорадки (и социальных проблем) внутренним причинам, федералисты – внешним. Гамильтон, лечившийся обливаниями и ваннами, расхвалил методы Куна и Стивенса в письме медицинскому колледжу. А поскольку он был лидером партии федералистов, то его однопартийцы, включая талантливого журналиста Уильяма Коббета, принялись дружно рекламировать водолечение и кору хинного дерева. Коббет так описывал методы Бенджамина Раша и его сторонников: «Они кричат: “Еще крови!” Каждой фразой они угрожают нашим бедным венам. Их язык так же страшен для ушей встревоженной толпы, как карканье ворона для ушей больного стада»[1451]. Раш не остался в долгу. С его точки зрения, республиканская медицина, в отличие от монархической, должна была бать простой, общепонятной и прозрачной для пациента. Как во время Войны за независимость гражданские лица становились генералами, так и любой выпускник колледжа мог освоить медицину. Кровопускание, с этой точки зрения, идеально отвечало принципами республиканизма. Обучить его делать было предельно просто – не сложнее, чем научить чертить геометрические фигуры[1452]. Так в Филадельфии появилось федералистское и республиканское лечение. С точки зрения современной медицины, и федералисты, и республиканцы равно ошибались относительно эффективности своих методов лечения. От желтой лихорадки не помогает ни одно из предложенных ими средств. Однако федералистский способ меньше ослаблял больного и потому хотя бы наносил меньший вред.
Туберкулез и новоанглийские вампиры
Еще одной болезнью, оставившей заметный след в американской культуре и повседневности, стал туберкулез. Известный как чахотка и великая белая чума, он долгое время считался связанным с поэтическими и художественными талантами больных, а потому получил еще репутацию «романтической болезни»[1453]. В Америке первый случай засвидетельствован в 1730-х гг. На уровне знаний XVIII в. болезнь была неизлечима[1454], а клиническая картина была ужасна. Доктор Томас Беддоус в 1799 г. давал впечатляющее описание: «Изможденная фигура внушает ужас, – лоб покрыт каплями пота, щеки окрашены в багровый цвет, глаза запали… дыхание неприятное, быстрое и тяжелое, а кашель не прекращается, так что несчастный страдалец едва успевает высказать свои жалобы»[1455].
Неудивительно, что страшное заболевание порождало суеверия. Люди верили, что умерший от туберкулеза становится вампиром и «забирает с собой» других членов своей семьи. Пытаясь защититься от нежити, новоанглийцы эксгумировали тела подозреваемых в вампиризме. Часто умерших просто переворачивали в могиле, но встречались и более радикальные средства, включая сожжение тела или обезглавливание. Пепел от сгоревшего сердца «вампира» почитался суеверными новоанглийцами надежным средством от чахотки.
Есть несколько возможных объяснений, почему туберкулез ассоциировался у новоанглийцев с вампиризмом. Такие поверья они могли заимствовать у коренного населения. Легенды о вампирах найдены в фольклоре чероки и оджибве[1456]. Однако Новая Англия была знакома и с восточноевропейскими поверьями о кровожадных мертвецах. Газетная публикация 1765 г. рассказывала об упырях и вурдалаках, якобы обитавших на Балканах, в Польше, в России[1457]. Кровохаркание, характерное для поздних стадий туберкулеза, окончательно убеждало суеверных новоанглийцев, что они имеют дело с вампирами.
Первый задокументированный случай такого рода относится к 1793 г. и произошел в Вермонте. Дьякон Айзек Бертон раскопал могилу своей первой жены Рэйчел. К тому времени дьякон успел жениться вторично, и был уверен, что Рэйчел высасывает жизнь его второй жены Гульды. Суеверие не помогло. В сентябре того же года Гульда умерла от туберкулеза. Последней, кого в Новой Англии заподозрили в вампиризме, считается Мерси Браун, умершая в Род-Айленде в 1892 г.
Глава 14. Развлечения
Досуг и социальные связи. Клубы, общества, салоны. Праздники. Танцы. Театр. Охота. Петушиные бои, скачки
Досуг и социальные связи
Социальные связи в ранней Америке играли большую роль не только при повседневном общении людей. Во многом через дружеские и родственные связи формировались первые политические группировки и в целом сообщество вигов. Дочь Бенджамина Франклина Сара делилась с отцом своими светскими успехами: ее приглашали на приемы послы и генералы, а однажды она провела целый день с генералом Вашингтоном и его супругой. От ее внимания не ускользал политический смысл этих вроде бы частных событий. «Я чувствовала, что прошлая зима была триумфальным сезоном для вигов»[1458], – комментировала она.
Социальные связи были частью жантильного образа жизни. Джентльмен или леди должны были поддерживать репутацию гостеприимных хозяев. Особенно часто современники хвалили южное гостеприимство. Роберт Беверли в своей истории Виргинии не преминул отметить это достоинство родной колонии: «Чужестранцу ничего не надо делать, кроме как спросить на дороге, где живет какой-нибудь джентльмен или добрый домовладелец, и там он может рассчитывать на гостеприимство… И бедные плантаторы, у которых есть только одна кровать, очень часто сидят или лежат на кушетке всю ночь, освобождая место, чтобы усталый путешественник мог отдохнуть»[1459]. Впрочем, почти то же самое рассказывали, например, о Нью-Йорке[1460]. Через социальные связи укреплялась и сеть своеобразных взаимных обязательств. Их нарушение воспринималось крайне болезненно. Грейс Гэллоуэй делилась с дневником своими огорчениями: «Почему я должна дюжинами принимать людей, которые не принимают меня
