Форма входа
Читем онлайн Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Однако в отличие от Жида у Робсона не было оснований для беспокойства, которое бы усугублялось личным опытом и знанием Страны Советов. Наоборот, при каждом новом визите он все больше чувствовал себя как дома. Афроамериканские гости Советского Союза первых десятилетий его существования отмечали не просто полное отсутствие расизма, а теплый и даже восторженный прием, постоянно подогревавшийся советским интернационализмом. В 1930-х годах чернокожим гостям часто предлагали становиться в начало очередей за теми или иными товарами и даже вообще не платить за них. Широко известно заявление Робсона о том, что только посещение Советского Союза дало ему возможность «впервые в полной мере почувствовать себя человеком»{866}.
Илл. 7.2. Поль Робсон приветствует Сергея Эйзенштейна в Москве (11 января 1934 года). Эмоциональная привязанность, которую американский певец и актер питал к родине социализма, основывалась на культурной русофилии, а также мнении о полном отсутствии расизма в СССР, что он успел почувствовать во время нескольких своих визитов между 1934 и 1938 годами. (Фотоархив РИА «Новости».)«Советофилия» Робсона также включала в себя здоровую долю «русофилии». Негритянский певец выучился довольно бегло говорить по-русски; разговаривая в отеле со своим персональным гидом, музыкант прямо связал свою любовь к русской культуре с прекрасным приемом, оказанным ему русскими{867}. Для многих приезжавших в СССР интеллектуалов выражения симпатии к советской системе существенно облегчались погружением в русскую культуру. Робсон развил в себе страсть к Пушкину, ставшему, вскоре после того как певец зачастил в СССР, центральным объектом грандиозного культа в рамках советской культуры.
Кроме того, Робсон буквально влюбился в русский фольклор, и именно эта эстетика народного творчества одарила его славой и огромной популярностью среди советской аудитории. Как и некоторое число других чернокожих интеллектуалов, Робсон желал прозондировать местные настроения с целью обнаружить среди русских сходство и солидарность с угнетенными неевропейскими и африканскими народами. Во время своего визита 1935 года (одного из множества кратких путешествий периода между 1934 и 1938 годами) Робсон произвел большое впечатление на чиновника ВОКСа Исидора Амдура, заявив, что, на его взгляд, русские народные песни по мелодике очень напоминают африканскую музыку. Амдур докладывал своему начальству, что «из всех европейских языков русский язык, по его [Робсона] словам, самый близкий к негритянскому языку, так как именно русский язык ближе связан с Востоком»{868}.[73] Робсон разработал теорию всеобщности фольклорной музыки, основанную на пентатонной шкале, — нечто вроде его «собственного представления об универсальности», согласно формулировке Болдуина. Другими словами, культурная миссия Робсона по пропаганде и исполнению фольклорной музыки точно совпадала с его оценкой советской национальной политики, стремящейся сохранять национальные культурные традиции, но при этом всемерно поощрять интернационализм. Материалы ВОКСа по визиту Робсона 1935 года подтверждают его особый интерес к советской национальной политике, которая — как он в состоянии эйфории признавал в разговорах о достижениях союзных республик и на встречах с этнографами — открывала полную возможность воплотить равенство народов и в то же время развивать и сохранять культурные традиции национальных меньшинств{869}.
Робсон был далеко не единственным иностранным гостем, настойчиво совершенствовавшим этот тип внутренних, эмоциональных привязанностей к стране победившего социализма. Чешский профессор теории музыки и глава чехословацкого общества дружбы (Общества культурного и экономического сближения) Зденек Неедлы развил в себе чувство столь крепкой связи с Советским Союзом как с образцом для подражания и «учителем», что после посещения Болшевской коммуны пытался обратить двух турецких специалистов в свою веру, доказывая, что родина социализма — «наш лучший друг». Тем же летом 1935 года, когда Робсон приехал в СССР, Неедлы связал вновь обретенную на молодой родине революции панацею с личным омоложением, объявив, что когда он посещает советскую страну, то молодеет сразу на десять, а то и на все двадцать лет{870}.
Если упрямые недоброжелатели и капризные друзья, представленные в данной главе (крайне правые из Арплана, а также Жид и Фейхтвангер), и имели что-либо общее, то это было сохранение у них тревожных сомнений по поводу сталинского СССР — сомнений, мучивших этих людей, даже если они вполне осознанно бросались в объятия режима. С другой стороны, Робсон и Неедлы — две весьма различные фигуры по происхождению и мотивациям отношений с советской страной — лично солидаризировались с идеей интернационалистической родины или примирения национального и интернационального. Благодаря крепости этих эмоциональных привязанностей они оставались верными своему новому далекому дому во время репрессий, подписания советско-германского пакта и в последующие десятилетия.
ГЛАВА 8.
УКРЕПЛЕНИЕ СТАЛИНСКОГО КОМПЛЕКСА ПРЕВОСХОДСТВА
Клятва Сталина, данная во времена Великой депрессии, — перегнать развитый Запад — была связана с грандиозными целями советской культуры, описанными Горьким. И это породило все новые и новые декларации о советском превосходстве. Ко времени, когда первая пятилетка и коллективизация, как казалось, оправдали заявление середины 1930-х годов об успешном завершении строительства социализма, произошло радикальное изменение официальной картины взаимоотношений Советского Союза с остальным миром. Притязания на превосходство всего советского все больше беспокоили даже наиболее сочувствующих иностранных гостей, с надеждой смотревших на Восток в годы самого активного паломничества в Страну Советов. В 1936 году Андре Жид был поражен, узнав, что советские граждане убеждены в том, «что решительно все за границей и во всех областях — значительно хуже, чем в СССР». Когда в беседе с группой морских офицеров Жид заметил, что французы знают об СССР больше, чем советские граждане о Франции, «какой-то лирик из группы» резко заявил: «В мире не хватило бы бумаги, чтобы рассказать обо всем новом, великом и прекрасном в СССР». Жид охарактеризовал такую систему взглядов как «комплекс превосходства»{871}. Термин «комплекс» здесь особенно удачен, поскольку не только предполагает ряд психологических ассоциаций, но и выступает в своего рода военно-промышленном значении — как набор сцепленных между собой практик и институтов. Если пропаганда советских «достижений» являлась центральным элементом советской культурной дипломатии в 1920-е годы, то возникновение сталинистского комплекса превосходства знаменует еще один поворот. К концу 1930-х годов партийные агитаторы получали инструкции отмечать все славословия, исходившие от иностранных делегаций, чтобы подчеркнуть передовое место «страны победившего социализма» не только в области культуры и науки, но и в области экономики. «Машиностроение СССР занимает первое место в Европе и второе место в мире… По добыче золота, по производству суперфосфата Советский Союз опередил все страны Европы». Раиса Орлова отмечала: «Если бы кто-нибудь провел статистический анализ газетного языка тех лет, то такие фразы, как “лучший в мире”, “впервые в истории человечества” и “только в нашей стране”, оказались бы среди самых часто повторяемых»{872}. Прославление советского превосходства над всем миром влекло за собой далекоидущие последствия, и это было чем-то гораздо большим, чем прежний агитпроп. Оно укоренилось в социалистическом реализме и массовой культуре; вдохновленные новой героикой молодые энтузиасты поколения 1930-х жаждали собственных революционных достижений. В значительной степени именно они сформировали то, что позже получило известность как «первое советское поколение» — само именовавшее себя новым и не имевшим предшественников{873}. В то же время доклады НКВД о реакции людей на материалы в печати и обсуждения международной ситуации на рабочих местах фиксировали скептические шутки все о том же призыве догнать и перегнать Запад — догнать-то догоним, но останемся ли там? Более того, наблюдатели отмечали, что советские верхи очень ценили все иностранное. Добавим — ценили и в дальнейшем, даже на пике ждановского осуждения «иностранщины»{874}. Когда маятник, наконец, качнулся обратно и Советскому Союзу в период оттепели снова понадобилось учиться у развитого Запада, Илья Эренбург размышлял о диалектической природе сталинистской гигантомании: «Непрерывные разговоры о своем превосходстве связаны с пресмыкательством перед чужестранным — это различные проявления того же комплекса неполноценности…»{875}.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс бесплатно.
Похожие на Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы - Майкл Дэвид-Фокс книги
- История с географией - Евгения Александровна Масальская-Сурина - Биографии и Мемуары / История
- Дипломатия и войны русских князей - Широкорад Александр Борисович - История
- Лекции по истории Древнего Востока: от ранней архаики до раннего средневековья - Виктор Рeбрик - История
- История Христианской Церкви - Михаил Поснов - История
- Ордынский период. Лучшие историки: Сергей Соловьев, Василий Ключевский, Сергей Платонов (сборник) - Сергей Платонов - История
- Полный курс лекций по русской истории. Достопамятные события и лица от возникновения древних племен до великих реформ Александра II - Сергей Федорович Платонов - Биографии и Мемуары / История
- Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров - История
- Нидерланды. Каприз истории - Геерт Мак - История
- Дипломатия России. Опыт Первой мировой войны - Станислав Чернявский - История
- Анабасис. Греческая история - Ксенофонт Эфесский - История
