в голове строки будущих очерков: «Молодые джигиты обхаживают своих железных тулпаров…», «Новенькие «Беларуси» тянутся вереницей журавлей…» Но он опять засыпал и, проснувшись в одиннадцатом часу, принимался за шелпеки, баурсаки и чай. А там — полдень. Пожалуйста, кумыс. А там обед с сочащимся куырдаком[64] и опять кумыс. На ужин мясо, и кумыс перед сном. Сегодня одни зовут к себе, завтра другие. И бесконечные извинения, что автолавка опять не приехала и водки нет, на нет и суда нет, и чего нет, того и самому резвому скакуну не догнать, а дастархан раскинут, и стол широк, как озеро. Уакас попробовал было подсчитать, сколько он с семьей проедает в гостях каждый день, и ужаснулся. Аппетит у всех отменный. Не прошло и десяти дней, как его тощая изнуренная жена — под глазами вечно круги и скулы выпирают — округлилась и даже побелела, а его хилые и вялые сыновья ожили. От всего этого он испытывал даже некоторую неловкость и однажды за дастарханом, когда было много гостей, сказал:

— Вот вы говорите — Алма-Ата, столица. О воде и дровах думать не надо. Магазины под рукой. В магазинах — все, что душа пожелает. Живи себе и вкушай все радости этой жизни. Вроде бы все так. Но наш брат казах, для которого вольная степь — родной дом, ему душно в городе, тесно, дома лезут друг на друга, на каждом шагу смотри, оглядывайся — здесь не пройдешь, там не проедешь, народу — толпы. На меня посмотреть, недели у вас не прожил, а как раздобрел, жиром скоро заплыву… — и сам рассмеялся, и все рассмеялись, и стало после этого легче дышать.

Но нельзя же все время жевать и пить. Взяв жену и детей, Уакас начал делать вылазки в горы. Один из аксакалов сказал ему, будто в горах, совсем рядом с аулом, есть валуны, на плоской стороне которых можно разобрать изображения людей, архаров, кииков, оленей и даже письмена, не похожие ни на арабскую вязь, ни на русские буквы. Уакас эти валуны не нашел. Впрочем, он их особенно и не искал. Стоит ли ради каких-то каракулей ноги обивать? Не было в ауле ни кино, ни кафе, ни парков, ни цирков — Уакас заскучал.

— Уакас-жан, — сказал однажды Кармыс, вернувшись вечером с работы и уже несколько дней замечавший перемену в настроении гостя. — Взял бы ты ружье, да и размялся б немного. С лошадьми у нас, правда, туговато, все в работе. Да если б и была лошадь, все равно на своих двоих лучше. Сейчас, в жару, в таволге и караганнике стоят архары. И зайца полно. Может, даже дрофа попадется или куропатка. А ничего не настреляешь — все равно сходи. Ворон пострелять — и то забава. А может, и на зверя наткнешься. Чего тебе — сам себе владыка.

Уакас этим словам внял и на следующее утро, наевшись соленым куырдаком с кумысом, забросил на плечо ружье и отправился в горы. Боясь сбить новенькие остроносые югославские туфли и придирчиво следя за тем, чтобы к серым брюкам, складка на которых была как лезвие, не прицепилась колючка или какая-нибудь другая дрянь, он ступал осторожно, высматривая всякий раз, куда поставить ногу. Далеко он, конечно, не ушел. Хотя юрты, рассыпавшиеся по склонам предгорья, уже исчезли из виду, но все на той же высоте клубился голубой дым, до сих пор не растаявший. Холмы вздымались один за другим, и едва Уакас перевалил самый высокий из них, как раздался хруст, и перед Уакасом на той стороне глубокого оврага возник огромный, темный, в цвет земли, архар. Он пробежал оврагом, взлетел на один из выступов круто поднимающегося холма, обернулся и уставился на Уакаса. Только теперь Уакас увидел, что это не самец кулжа, а самка с парой ягнят. Он вскинул ружье, но архар повернулся к нему спиной и ленивым галопом исчез за гребнем холма. Уакас даже на мушку не успел его взять.

С трудом карабкаясь, добрался он до места, где только что стоял архар. Кругом было пусто — самка исчезла вместе с ягнятами, и след их простыл. Запыхавшийся Уакас опустился на плоский камень. Пробежал всего ничего, но в сердце покалывало, голова кружилась, даже подташнивало. «Сдаю», — пронеслось в голове.

С севера набежала прохлада. Расстегнув нейлоновую сорочку, Уакас подставил грудь ветерку. Прохлада ласкала тело — он оживал и успокаивался.

Огляделся. Высоко вздымаясь или слегка приподнявшись, бежали друг за другом волны предгорья, разделяемые лощинами, то просторными, то узкими, как щель. Трава, синевшая в низине, блекла по мере подъема, еще выше делалась и вовсе белесой, но ближе к вершинам обретала бурый оттенок. Уакас попытался припомнить, где какая трава растет — шалгын, кияк, ковыль, полынь… А вершина горы сплошь усеяна плоскими черными камнями.

Дальше за перевалами желтела выжженная солнцем равнина. С полвека тому назад на этой равнине прошел последний в этих краях ас, — имя бия, по которому справлялись годовые поминки, он уже забыл. Но аксакалы до сих пор вспоминают, что в скачке участвовало сто семьдесят четыре лошади и тридцать из них получили призы. Борьба, жамбы ату, тенге алу, кокпар, байга… — все игры. Сто семьдесят четыре коня… двести… триста коней… Вихри пыли, поднятой тысячами копыт… Пай, пай! Вон опять по равнине пыль, где-то в самой сердцевине ее. Вихрь пыли… Может, стая антилоп мчится к новым местам? Нет, пыль жгутом закрутилась, к небу взметнулся столб — смерч, конечно.

Край равнины подернулся тенью. Чернильным пятном по желтой промокашке расплывается эта тень, тянется к центру и тихо ползет сюда. И уже всю степь поглотила туча. Далеко вдали с неба на землю пала сеть из серых прямых нитей. Сверкает молния. Очень робко. Словно кто-то осторожно чиркает спичкой. Уакас улыбнулся, вспомнив давнишнее стихотворение Секена «Дождь».

Сборник «Шай, шай, мои овцы!» еще только должен был выйти, когда Секен, который, не выдержав очередного конкурса (теперь уже по всем предметам он схватил четверки), отправился в армию и уже на вокзале протянул Уакасу толстую тетрадь в дерматиновом переплете. «Стихи, — сказал он, вымученно улыбаясь. — Написал, когда твои прочитал. Может, пригодятся, напечатаешь в своей газете». Уакас со смеха помирал, когда читал. А одно стихотворение «Дождь» его особенно развеселило, и, когда после того собрания, на котором его разнесли и акын-ага, пригласив Уакаса к себе домой, объяснял ему, что такое культура и как надо шлифовать талант на образцах мировой поэзии, Уакас в ответ вытащил это стихотворение и сказал, что вот у автора этого сочинения по всем предметам было пять и даже золотую медаль он получил,

1 ... 123 124 125 126 127 128 129 130 131 ... 181

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Голубое марево - Мухтар Муханович Магауин бесплатно.

Похожие на Голубое марево - Мухтар Муханович Магауин книги

Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
Чудесное мгновение - Алим Пшемахович Кешоков - Советская классическая проза
Победитель - Юрий Трифонов - Советская классическая проза
Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков - Детская проза / Советская классическая проза
Мешок кедровых орехов - Николай Самохин - Советская классическая проза
Семипёрая птица - Владимир Санги - Советская классическая проза
Сплетенные кольца - Александр Кулешов - Советская классическая проза
Песочные часы - Ирина Гуро - Советская классическая проза
По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин - Советская классическая проза
Долгие крики - Юрий Павлович Казаков - Советская классическая проза

Оставить комментарий