Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так вот откуда появилась на столе крестного столь редкая в Москве ручка!
Мы еще долго беседовали с комиссаром об Иоганне Карловиче. Когда, наконец, тепло попрощавшись, расстались, я твердо уяснил две вещи. Первое – Желтицкий оказался вполне приличным человеком. И второе – отныне я мог подозревать в смерти полковника только неизвестного потрошителя и Игоря Велтистова. Эти варианты, пожалуй, в равной степени имели право на существование.
***
Вскоре произошел октябрьский переворот, который я встретил в действующей армии. Мой отец, будучи летом избранным по спискам партии Народной свободы в городскую думу, находился в ее здании все время, пока в Москве продолжались интенсивные бои между тремя тысячами юнкеров и ста тысячами красногвардейцев. Он был очень потрясен варварским обстрелом Кремля, произведенным мерзавцами-большевиками, и в декабре 1917 года умер от обширного инфаркта.
Моя мать резко сдала после его кончины, но все-таки держалась. Добрый друг Котов продолжал заботиться о Мари, только что родившей Колю, и об Эльзе, имевшей уже четверых детей. Игорь в то время уехал в Область Всевеликого Войска Донского.
***
Два года спустя я укрепился в мнении, что покончил с полковником именно Велтистов, и не кто иной.
Летом 1919 года я служил в армии Главнокомандующего вооруженными силами на Юге России. Под мое начало передали санитарную команду, которая среди прочего должна была собирать тела убитых и предавать их земле. В части, непосредственно ведущие боевые действия, дорога мне была раз и навсегда заказана, поскольку в конце 1917 года я получил тяжелое ранение в Галиции.
Я был горд, что несмотря на мои недуги командование сочло возможным доверить мне столь ответственное и требующее больших затрат физической и умственной энергии дело, как «уборка» трупов. Высшие офицеры штаба армии, несомненно, знали, на кого можно всегда и во всем положиться.
Но если быть до конца откровенным, я, в определенной степени, завидовал Игорю, который в составе добровольческого полка, за чьими позициями и располагалась моя команда, принимал участие в сражениях.
Столкновения с врагом, надо отметить, носили весьма ожесточенный характер. Наши части наступали, но сопротивление большевиков становилось все более яростным.
Если еще несколько недель тому назад против нас действовали отряды, состоявшие, в основном, из мобилизованных крестьян, которые разбегались или сдавались в плен при первой же возможности, то к июлю картина коренным образом изменилась: против добровольческих частей были брошены формирования, чье ядро образовывали интернационалисты – латыши, венгры, китайцы, чехословаки.
Эти дрались не за страх, а за совесть. Дело нередко доходило до рукопашной. С каждым днем работенки моей команде, чей вклад в общее дело трудно преуменьшить, прибавлялось.
***
Однажды вечером, когда я в сопровождении адъютанта, большеротого бородатого тамбовского мужика Никифора Ржачникова, как мне тогда казалось – преданного, но как впоследствии выяснилось – вероломного, совершал обход только что занятых окопов неприятеля, среди множества убитых мое внимание привлек один русский красноармеец.
Человек относительно немолодой – возможно, из военспецов, коих было немало на той стороне – он лежал на спине, раскинув руки. И что поразило меня – один глаз у него был выбит. Не пулей, а каким-то холодным оружием.
Уже беглый взгляд, брошенный на рану, убедил меня, что она не является результатом сабельного укола. Вряд ли причиною ее стал и трехгранный штык: я видел немало ран, нанесенных им, и могу неплохо распознать их среди прочих.
Нет, определенно красноармеец погиб от чего-то другого. Я собрался было осмотреть его более тщательно, но тут красные начали обстрел поля, на котором развернулась возглавляемая мною команда.
Я немедленно приказал Ржачникову взять труп, обильно посыпать его крупной солью, чтобы не испортился, и отнести в деревню, где мы остановились на постой. Вечером я намеревался должным образом изучить внешний вид ранения. К сожалению, сделать это не удалось. Во второй половине дня красные предприняли яростную атаку на наши позиции.
Утром же противник начал штурм деревни, куда накануне адъютант отволок труп. Я, занятый неотложными делами, еще не успел осмотреть его. Ржачников, согласно моему указанию, поспешил эвакуировать тело в более безопасное место.
Несколько суток подряд наши части, как говорится, выравнивали линию фронта. Соответственно предпринимаемым командованием маневрам адъютант получал от меня распоряжения по дальнейшему перемещению тела убитого и его периодической засолке. Сам я едва успевал руководить массовым погребением добровольцев, и, естественно, не имел возможности даже приблизиться к ноше Ржачникова.
На второй день нашего отступления адъютант начал хмуро коситься на меня. На четвертый – тихо ругаться мне вслед. На шестой он бросил труп и навсегда исчез из моего поля зрения. Наверное, перешел к красным. Подлый изменник Белого Дела! Исключительно из-за таких людей гражданская война была нами проиграна.
Пришлось перепоручить заботы по сохранению тела другому солдатику – кулацкому сыну Федору Пердюкину, прыщавому, коренастому парню лет девятнадцати. Тому не пришлось долго утруждаться: наступление красных, продолжавшееся почти неделю, прекратилось.
Только теперь я внимательно изучил труп, вид которого оставлял желать лучшего. Для проведения криминалистических изысканий я был вынужден использовать лошадиный (экземпляров, выпущенных для людей, на складе корпуса не оказалось) противогаз производства 1916 года.
Тщательное исследование раны подтвердило первое, сделанное наспех заключение о том, что «военспец» убит был точно так же, как полковник Подгорнов, как и прочие московские жертвы.
Возникали две, само собой разумеющиеся версии. Либо тот изверг, который орудовал в 1914 году в Москве, обретался где-нибудь в районе линии фронта, либо, что более вероятно, с красноармейцем покончил Игорь Велтистов.
Возможно, нынешний зять мой, вознамерившись некогда расправиться с Подгорновым, долго тренировался, стараясь копировать действия неизвестного московского маньяка, и теперь в горячке боя автоматически воспроизвел навыки, выработанные прежде. Такое логическое построение казалось мне вполне убедительным.
Определенно, я начал склоняться к мысли, что убийцей Михаила Александровича являлся именно Игорь. Впрочем, я и тогда не стал сообщать о своих догадках нашему семейству, которое благодаря усилиям Жени Котова, не голодало в истекающей кровью под злодейской большевистской пятой Златоглавой, но было своевременно вывезено этим энергичным человеком в Прагу.
Здесь находились моя овдовевшая мама – она надолго пережила отца, скончавшись в 1927 году – супруга Мари с полуторагодовалым сыном Колей и только что появившейся на свет дочуркой Аней, Эльза, ставшая к тому времени матерью пяти детей, и, разумеется, сам Котов, устроившийся инженером на какое-то пивоваренное предприятие. Он и содержал наших с Игорем жен, детей.
***
Не пропал Женя и в штате Нью-Йорк, куда мы все перебрались в середине 20-х годов. На первых порах он вместе со мной работал в сборочном цехе механического завода, принадлежавшего на редкость скупому итальянскому эмигранту Антонио Ломбардо.
Мало-помалу Котов скопил денег, и не оставляя прежнее место, купил в Ассорде приличный участок земли, где и развел приличное хозяйство, ферму. Будучи смекалистым, истинно русским человеком, Женя исхитрился обмануть бдительность заводских мастеров – цепных псов алчного Ломбардо – и уволок с предприятия столько всевозможных деталей, что смог собрать для фермы сеялку, веялку, молотилку и даже небольшой трактор.
Затем он бросил завод и сосредоточил свои недюжинные силы на выращивании кукурузы. Нью-Йорк, конечно, не Арканзас, климат здесь далеко не южный, но зато и затраты на доставку товара потребителям значительно ниже. Дела у Котова пошли в гору.
После же того, как он открыл привлекательный отменным столом (свежие продукты прямо с фермы!), а также наличием горячей воды в коттеджах, пансионат, Женю с полным правом стало можно причислить к категории людей, которых в Америке называют self-made man.
Благодаря ему и, в меньшей степени, мне – в конце 20-х я стал заведующим рекламным отделом в «Новом русском слове» – семьи наши – Котов к тому времени женился на чересчур чопорной и феноменально работящей дочери полубезумного методистского проповедника – ни в чем не нуждались. И это при том, что у Мари родилась еще одна девочка, которую мы назвали Леной, а дочь проповедника оказалась и вовсе плодовитой особой.
На нашем с Женей иждивении, по существу, находилась и милая Эльза, являвшаяся уже матерью шестерых детей. От Игоря, к сожалению, пользы было немного. Нет, он не вернулся к наркотикам, и не запил горькую. Просто Велтистов не умел, да и не хотел зарабатывать деньги. Может быть, потому, что происходил из дворян, получив от поколений тунеядцев-предков значительное состояние, доставшееся коммунистам, и неважное в отношении способности к созидательному труду генетическое наследство. Или оттого, что не очень-то дорожил своей женой и чадами.
- Не говори маме (СИ) - Степанова Саша - Детектив
- Бог в человеческом обличье - Татьяна Коган - Детектив
- Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима - Детектив
- Клинок молчания - Лэй Ми - Детектив / Полицейский детектив / Триллер
- Чисто шведские убийства. Отпуск в раю - Андерс де ла Мотт - Детектив
- Кровь и сахар - Лора Шепард-Робинсон - Детектив / Исторический детектив
- Свой человек на небесах - Монахиня Ефимия (Пащенко) - Детектив
- Тополиный пух - Фридрих Незнанский - Детектив
- Злодей Гризам - без автора - Детектив
- Кузнечик - Котаро Исака - Детектив / Триллер