Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все патрицианские дамы сидели кучкой на левой стороне веранды. Тинда со своей неразлучной Мальвой занимала место на крайнем правом крыле. Поскольку же мужчины почти исключительно держались этих двух дам — или, по крайней мере, к ним тяготели, — то на одной стороне веранды было светло от дамских нарядов, на другой — темно от костюмов мужчин, и лишь два ярких пятна разнообразили эту картину — платья Тинды Улликовой и Тончи Фафровой. Тинда была прямо-таки в вызывающе открытом наряде. Что еще можно было заметить издали, так это демонстративную тишину на дамском крыле и чуть ли не столь же демонстративное оживление на Тиндином. Чем веселее тут, тем холоднее там; этим, пожалуй, оправдывается укор, в последнее время часто обращаемый к Тинде: в какой бы компании она ни оказалась, от нее одной больше шуму, чем от всех остальных вместе взятых. Положим, укор сей не совсем справедлив: шум-то производили мужчины — вот как и теперь.
Ибо барышня Улликова пользовалась всеми привилегиями модной дамы в обоих смыслах слова, то есть не только как дама, задающая тон в модах, но и как дама, сама находящаяся в моде. После своего выступления на празднестве у Моура она одевалась только в туалеты из Парижа, а кто эти туалеты оплачивал, было, как говорится, секретом полишинеля. Удивительно, однако, что возмущение этим обстоятельством было почти незаметно, вернее, оно не вело к последствиям, в силу которых барышню следовало бы отлучить от общества; этому препятствовало положение всесильного Моура. Но, с другой стороны, барышне не совсем и прощалось. Вообще проблема подобного рода встала перед пражским обществом впервые. И решена она была вот как.
Если мы упомянули о былом господстве Тинды над дамами северо-восточной Праги, то для более точного определения ее теперешнего положения следует добавить, что то была королева, которой дамы хотя и не отказывали в надлежащих почестях, — в этом смысле господство Тинды распространилось даже на всю Прагу, — но которая впала в немилость у дамского двора; причем немилость эту не выказывали явно, она была понятна только ей самой и дамам, да еще глазам, не страдающим куриной слепотой.
О, не будь мистер Моур признанным королем всего региона, о котором речь, все было бы иначе! А так борьба велась средствами тихими со стороны дамства, шумными со стороны Тинды, вот как сейчас; ее оживленная беседа с «патрициями», почти совсем покинувшими кружок «патрицианок», воспринималась ими как победа Тинды, о которой нельзя было определенно сказать — невеста ли она, любовница ли Моура или же будущая оперная дива, протежируемая всемогущим Моуром. То есть всем было известно, что Тинда не любовница его, это знали даже барышни Колчовы, хотя и не допускали этого; того же мнения, то есть, что это не исключено, придерживалось и большинство дам.
Одним словом, положение в обществе Тинды Улликовой было неопределенным, и если в свое время, в семейном кругу, тетушка Рези говаривала, что презрительная грубость, сказанная кем-либо о других, — надежнейший признак его собственного уровня, то что бы она сказала теперь, когда прозвище «Турбина», изобретенное для Тинды девицами Колчовыми, сделалось общераспространенным? Теперь только и слышишь «Турбина» да «Турбина», особенно с тех пор, как в газетах стали появляться рекламные объявления акционерного общества «Турбина», занимающие полполосы!
«Вон она, Турбина!» — можно было услышать, или еще так: «Кто эти две дамы в левой ложе у самой сцены?» — «Да вы что, с луны свалились? Это же Тинда с Тончей, а господин позади них — чешско-американский миллионер Моур, известный финансист и меценат!»
Мужчины решили сложную проблему Тинды куда проще и естественней. Они поняли и приняли ее особое положение как положение начинающей актрисы, а так как им было яснее ясного, что это положение со временем может смениться положением невесты мистера Моура, то в массе своей мужчины из общества сделались придворными льстецами Тинды в самом изысканном и галантном смысле, где бы она ни появлялась.
Это было заметно особенно сегодня, когда самый популярный и в делах общества весьма осведомленный журналист опубликовал к завтрашнему выступлению барышни Улликовой на сцене Национального театра одну из самых своих остроумных «бесед», в которой очень деликатно, но и весьма прозрачно намекнул на уговор между мистером Моуром и юной дебютанткой, сняв тем самым запрет с разглашения этого, как он выразился, «самого современного и наиболее драматического романа новейшего времени, — чье преимущество перед написанным и состоит в том, что он разыгрывается у нас на глазах».
Как это было пикантно, и для автора, и для читателей «Беседы» — иметь возможность и право приблизиться к обоим героям, к этому «гениальному чешскому изобретателю и финансовому гению, этому удивительному и поистине грандиозному воплощению «американского дядюшки» чешского народа, который вернулся из Нового Света на родину за... тетушкой», — писал остроумный «собеседник», присовокупляя, что «завтрашний вечер решит нечто большее, чем судьбу артистических лавров самой очаровательной пражанки нашего века и счастия чешского Креза с золотым сердцем: решится еще и то, получит ли постоянное гражданство в Чехии, в Праге состояние, равное, по уверениям посвященных, по меньшей мере трети всех чешских капиталов в чешских кредитных учреждениях!»
За этим следовало еще несколько тонких намеков на благородство мистера Моура, который всеми силами, всем своим влиянием старается воплотить этот замысел в жизнь, а также на импонирующий духовный облик молодой дамы, которая, «в конфликте долга (?) актрисы или супруги миллиардера (?) принимает не такое решение, какое приняли бы тысячи завидующих ей (?) девиц[149], но предоставляет решение самой судьбе». Завтрашний приговор судьбы станет, несомненно, событием, равное которому вряд ли случалось или случится за целые десятилетия существования пражского общества».
«Собеседник» этот, хоть и был признанным любимцем дам, не завоевал для Тинды сердца не то что тысяч, но даже и тех трех десятков «завидующих ей девиц», которые сидели неподалеку от нее на веранде спортивного клуба «Патриций» во время финального матча на Кубок благотворительности, презентованный мистером Моуром.
Ничто не указывало на то, что Тинда замечает это, или что это как-то ее затрагивает, или что она сознает героическую роль, отведенную ей в сем литературном произведении. Весело, не экономя драгоценный металл своего голоса — в упомянутой «беседе» металл этот, в изящной антитезе, противопоставлялся драгоценному металлу, коим обладает Моур, — она отвечала молодым и старым «патрициям», заключавшим пари с мистером Моуром об исходе завтрашнего вечера, причем американец предлагал невероятно высокие ставки против себя самого, что и молодым, и старым «патрициям» казалось необыкновенно «американиш» (тоже словечко из сегодняшней «Беседы»).
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика