Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помещение за приотворенной дверью была — да! — была ванная!
Тинда опять скрылась за дверью, но ушла не так далеко вглубь — видны были тени ее рук, кругообразно двигающиеся вокруг головы.
Вена слышал таинственный шорох гребенки в ее сверкающих волосах, таких длинных, что приходилось перекидывать их через плечо и встряхивать, чтобы расчесать.
Возможно, мужчина рыцарственного воспитания и благородной души счел бы на месте Вены ниже своего нравственного уровня продолжать наблюдения, какие, напротив, доставляют удовольствие фривольным распутникам. Но Вацлав Незмара-младший был, как нам известно, воспитан далеко не в рыцарском духе, однако не был он и фривольного образа мыслей; правда, в его любви к Тинде, увы, было очень мало духовного, все же он ощущал эту любовь исключительно как страдание, порой невыносимое. И теперь, если б даже хотел, не мог бежать: его пальцы слишком судорожно вцепились в решетку.
Каковы же были его действия?
С малых лет этот выходец из низов, этот выбившийся из колеи пролетарий, в сущности, стоял за оградой, отделявшей его от людей высшей касты, и, прижимая лицо к щелям забора, пялил глаза на рай, из которого изгнан без надежды когда-либо попасть туда — вот как сегодня, этой майской ночью. Со временем, правда, когда несколько ленивый ум его дошел до, скажем, сословного сознания, развилось в нем и хмуро-ироническое отношение к этому раю.
Но встреча с Тиндой снова убедила его, что там — настоящий рай, и не может быть худшего несчастья, чем изгнание из него — вернее, чем его недоступность; одним словом, если он часто твердил себе, что барышня Улликова прекрасна до отчаяния, то сегодня ночью, увидев всю ее красоту, по сути, второй раз в жизни, бедный малый был близок к слезам.
Тинда вышла из ванной в спальню, и прежде чем она накинула на себя пеньюар, висевший за дверью, Вена на какое-то мгновение увидел ее всю — как в известной балладе смертный увидел изваяние богини Нейт в Саисе без покровов — и едва не упал бездыханный. Сердце его сделало в этот миг такой скачок, что надвое разделился его шепотный вскрик:
— Тин-да!
Она приглушенно ахнула и, не успев погасить свечу, стоявшую на ночном столике, сбросила ее на пол.
Наступила гробовая тишина. Казалось, она длится бесконечно, потом у самого окна послышался шепот Тинды:
— Кто тут?
И еще раз:
— Кто тут?
— Я, Вена! — едва слышно, одним дыханием ответил молодой Незмара.
— Ну, это уж чересчур... Если вы тотчас не уйдете, я закричу, что в доме воры! — вполголоса пригрозила Тинда и добавила уже в полный голос. — Слышите?!
Это было сказано со злостью — ее испуг от неожиданного появления Вацлава, когда она-то считала, что давно от него отделалась, и опасения насчет того, что у него на уме, были сильнее, чем мысль о том, в каком виде он ее застал.
Ничего этого Вацлав, однако, не замечал — он слышал только, что она его прогоняет.
— Тин-да! — простонал он снова из такой глубины души, что она поняла — лучше обращаться осторожнее с этим человеком, чтобы тревога не поднялась уже по его вине. Поэтому она прикрыла свое отступление от угроз совсем тихим:
— Это трусливо и бессовестно, захватить меня врасплох, я вся горю от стыда! Прошу вас, если вы хоть немного меня любите, уходите скорей!
А в его глазах еще стояла она, какой он увидел ее на мгновение перед тем, как погасла свеча, ее слова «я вся горю» разожгли в нем особенно возбуждающие представления.
— Тинда, это уж напоследок, прежде чем я уйду из жизни! — невнятно, словно губы его разом вспухли, бормотал он.
Тинде известно было такое состояние, когда у мужчин, в остальном людей трезвых, внезапно отказывает служить язык; тогда они просто не знают, что несут, и все, что они говорят — неправда. Однако намек Вацлава на самоубийство заставил ее быть еще осторожнее; опасность, которой она так боялась — что этот сын сторожа может сильно ее скомпрометировать, — в данном случае была весьма вероятной.
— Зачем же это делать, дурачок?
Ее ласковый шепот раздавался теперь над самым ухом Вены: Тинда прижалась грудью к нижней, выгнутой наружу, части решетки. Ее теплое дыхание овеяло ему лицо, он ощутил сладостную свежесть, исходящую от ее тела.
— Так бередить себе и мне раны, которые давно — постой-ка! Ну да, зажили еще в середине лета! — продолжала Тинда. — Ты никак не можешь смириться с судьбой? Бедный мой Вашичек!
С этим нежнейшим обращением, каким она, бывало, осчастливливала его, Тинда просунула сквозь прутья свои губы для поцелуя, который был тем слаще, что не мог быть полным из-за чугунной препоны. Ладонью она поддерживала затылок молодого Незмары, как делала всегда, чтобы повторить поцелуй.
Ну вот, он ничего не потерял, она опять — вся его, насколько позволяет решетка; так было и в последний раз.
— Нет, сегодня — нет! — сказала она, подавляя смешок, и обеими руками поймала его алчные руки, прорвавшиеся через решетку.
Еще один поцелуй был ему подарен, после чего Тинда настоятельно попросила его удалиться.
— Хватит, хватит. Мне надо выспаться к завтрашнему, и холодно мне, надо быть благоразумными!
Однако Вена не собирался быть благоразумным, а так как Тинде не удалось вытолкнуть его руки за пределы решетки, то она увернулась от них, откинув стан.
Теперь он совсем ничего не видел, разве что смутно белевший на ней пеньюар; белизна эта несколько расходилась посередине, и Тинда странным образом не спешила запахнуться — впрочем, ее совершенно скрывала темнота.
Тут ей пришло желание проверить его сумасбродную мысль о самоубийстве, поверить в которое она, конечно, и не думала. И она решила поддразнить Незмару.
— Прощай, Вашичек, прощай, Вацлик, прощай, Веноушек! Ну, ступайте же, господин личный секретарь! — Засмеявшись своим переливчатым, хотя и совсем тихим смехом, она продолжала: — Не забывайте, вам ведь сегодня надо еще уйти из жизни, постарайтесь же вылететь
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика