Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жофка довольно чувствительно прижала зубы к тыльной стороне его ладони, но укусить не посмела. Она сопротивлялась до последнего, но в конце концов Армин вытащил из-под ее мизинчика скомканную бумажку.
Охваченная необычным для себя негодованием, Жофка удалилась за ширму у окна.
Письмо гласило:
«Дарагой Франтишек! Был ты у меня, был, да уж и нету. Што думаеш, или не вериш? Стало быть надо перистать писать тебе тогда поди повериш. Дарагой Фанинька, не жди более от меня письма только это вот оно последнее што поделаеш между нами конец навеки. Передал ты мине через Анужку што хочеш женится я теперь еще замуш не собераюся. Дарагой Фанинка тебе нечиго прощать я супротив тибе ничем не провенилася буть уверин коли я тогда не пришла и коли уж полгода не прихожу с тех пор со мной много чево случилося и коли б мы поженилис так ты бы упрекал миня и не хотел бы простить так што ничего болше через Анужку не перидавай я ей сказала што до смерти не буду сней разговаривать если ищо заговорит об етом Мине ето никчему ивсе у мине есть жеву как барыня уже сичас а может господи исусе и нивестой стану а коли никогда не буду лучче вводу чем обратно...»
На этом письмо обрывалось.
Ах, Жофка Печуликова! Лучше б ты никогда не писала, а уж «коли» писала, так тщательно скрыла бы письмо от пана Фрея, ибо ты и понятия не имеешь, до чего близка была ты к тому, чтобы стать «господи исусе нивестой», и как далеко отодвинулась эта твоя мечта, когда «жених» прочитал твое письмо! И когда он перечитал его вторично, мечта эта отодвинулась еще дальше...
Армин начал перечитывать в третий раз — но это он уже только притворялся, что читает, ибо он безошибочно чувствовал, что пара синих глаз подстерегает каждое его движение. На самом же деле Армин раздумывал, как ему держаться и что сказать; ему вдруг стало ясно, что все это — задуманная комедия, рассчитанная на то, чтобы письмо попало ему в руки, с этой самой «нивестой». Он, правда, подумал было, что наивность интриги обезоруживает; но, сделав сухой глоток — а Жофка и это подметила, — он ощутил себя так, словно проглотил нечто очень похожее на отвращение; простота терпима лишь до тех пор, пока не берет перо в руки.
Все это заставило Армина деланно зевнуть, и, зевая, он спросил — неожиданно для себя и для Жофки:
— А что, старый Вацлав — тебе дядя или другой какой родственник?
Спрашивал он без всякой задней мысли, просто под влиянием мгновенного побуждения.
Жофка ожидала совсем не этого и ответила не сразу:
— Седьмая вода на киселе...
И еще немного погодя:
— Он ничего не знает.
Армин усмехнулся своей нечаянной догадке и тому, что Жофка ее подтвердила. Положив письмо на стол, он сказал:
— Хорошенько обдумай, как быть с письмом, — завтра мы о нем еще поговорим.
И он поспешил погасить свет, чтобы им обоим уже не видеть друг друга, но успел еще разглядеть, как она строптиво надула губы.
В темноте Армина осадили примирительные, снисходительные к Жофке мысли. В сущности, Армин хлопотал о себе и, засыпая, все думал, как бы устроить так, чтобы все снова стало по-прежнему, как если бы письмецо к «дарагому Фанинке» — фи! — никогда не было написано.
Уже одно то, что эти проблемы совершенно отодвинули на задний план аферу с «Уставом Св. Духа», свидетельствовало о важности их для всей судьбы Армина. И чем больше он старался сосредоточить мысли на «Библиофиле», тем больше занимал его вопрос: каким же способом убедиться в истинном характере Жофкина отношения к нему?
Он и не подозревал, как скоро представится ему для этого — да какой еще! — случай.
2
Дебют турбины
Вена лежал в большом кресле в гостиной павильона «Патриция» при стадионе и, откинув голову на спинку, спал глубоким, крепким сном, когда спящий делает по десять вдохов в минуту и только по этим вдохам можно судить, что он еще не умер.
Тем не менее он вскочил как встрепанный, едва к нему притронулся клубный служитель, которого Вена просил разбудить себя в девять часов.
Не сразу сообразив, где он находится, молодой Незмара вытаращил глаза и накинулся на служителя:
— В чем дело?!
— Да ни в чем, только сейчас пробьет девять, — ответил тот.
Но Вена все еще не очнулся и таращился на служителя так, что тот усомнился — слышал ли его голкипер «Патриция». Однако постепенно ясное сознание вернулось к Вене, и он прозрел.
Во сне он до последнего мгновения разговаривал с отцом, который все твердил ему, как это удачно, что решетки на окнах крепятся только на скобах, на которых прежде висели ставни; они с отцом снимали и снова вешали одну решетку за другой, и отец говорил, что в сарае у него есть немного извести, он подмешает к ней малость песку, и к утру они все приведут в такой вид, что никто ничего и не заметит. И будто отец все гудел ему в уши: «Не беспокойся, не ломай себе головы, с этой выдрой ты разделался как надо!» Такими словами действительно, наяву, простился с Веной старый Незмара, высадив сегодня под утро сына на набережной, а сам отплыл обратно к «Папирке». Тогда Вена с трудом удержался, чтобы не сбросить старика в воду за такие слова — но ведь отец же! А во сне он соглашался с ним, и они все плавали по реке, охотясь на выдр, только Вена, сидевший на руле, плохо вел лодку — так было и наяву сегодня под утро. Потому что старик взял весельную лодку хозяина, она быстроходнее, и на ней легче подплыть под прикрытие прибрежных кустов, чем на плоскодонке, которую отталкивают шестом. В результате они чуть не угодили в стремнину над плотиной.
Удивительно, что во сне Вена совершенно не помнил о том, что произошло ночью в промежуток между его приездом и отъездом. Зато теперь, когда он проснулся, воспоминание об этом свирепо сдавило ему горло, и он стал срывать с себя спортивный костюм, тот самый, в котором вчера убежал после
- Рубашки - Карел Чапек - Зарубежная классика
- Немецкая осень - Стиг Дагерман - Зарубежная классика
- Фунты лиха в Париже и Лондоне - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Начала политической экономии и налогового обложения - Давид Рикардо - Зарубежная классика / Разное / Экономика
- Пагубная любовь - Камило Кастело Бранко - Зарубежная классика / Разное
- Дочь священника. Да здравствует фикус! - Оруэлл Джордж - Зарубежная классика
- Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. Попытка принудить читателей к пониманию - Иоганн Готлиб Фихте - Зарубежная классика / Разное / Науки: разное
- Великий Гэтсби. Ночь нежна - Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Зарубежная классика / Разное
- Кармилла - Джозеф Шеридан Ле Фаню - Зарубежная классика / Классический детектив / Ужасы и Мистика
- Пробуждение - Кейт Шопен - Зарубежная классика