Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена! - Петя замолчал: «Он прав, конечно. Непременно напишут».
-Это я ему и читал, - усмехнулся Пушкин. «Иностранец какой-то, у Демута остановился. Но по-русски понимает».
-Надеюсь, не до конца читал, - озабоченно сказал Петя. Пушкин расхохотался, показав белые, красивые зубы: «Не дурак же я. Пойдем, Петенька, - он подтолкнул друга, - пойдем ко мне, на Фонтанку. У меня хоть и не Демутов трактир, но бутылка вина найдется, и табак тоже».
Петя вдохнул свежий, вечерний, напоенный запахом речной воды, воздух: «Кузина Эжени приезжает. Надо будет ее с Пушкиным познакомить, она ведь поэзию любит».
-Пойдем, - согласился Петя. Они, миновав Пантелеймоновскую церковь, направились к Фонтанке.
Корабль медленно входил в дельту реки. Капитан, взглянул на рыжеволосую девушку, что стояла у борта, зачарованно рассматривая панораму города: «Это и есть Санкт-Петербург, фрейлейн».
Пахло солью, распустившейся, ранней листвой, над тихой водой реки еще висел легкий туман. Юджиния невольно сжала в пальцах бархатный мешочек и покраснела: «Увижу кузена Пьера». Он писал аккуратно, каждые две недели, сначала на французском, а потом, когда Юджиния ответила, что учит русский - на родном языке. Он терпеливо исправлял ее ошибки. В последнем письме девушка прочла: «Я очень рад, кузина Эжени, что вы проведете лето в Санкт-Петербурге. Мы с вами давно не виделись, уже три года. Я уверен, что нам есть о чем поговорить».
Юджиния все перечитывала эту фразу, а потом, неуверенно, сказала: «Он просто имел в виду, что он тоже любит музыку. И поэзию. Вот и все, и больше ничего». Она взглянула на плоские, купающиеся в рассветной дымке берега и вздохнула: «Сиди замужем уже. Она такая счастливая была, когда с Мартином из Озерного Края вернулась. Только вздохнула - это лучше всего на свете».
Девушка почувствовала, как дергается у нее уголок рта. Она никому об этом не рассказывала, даже матери. Юджиния играла во дворце Амалиенборг, для короля Фредерика и королевы Марии. После концерта, когда жена датского монарха ушла, Юджиния, собрав ноты, поклонилась. Она услышала смешливый голос Фредерика: «Мадемуазель Эжени, останьтесь, мне надо с вами переговорить».
Она так и стояла у кабинетного рояля - розового дерева, с бронзовым, королевским гербом. Фредерик прошелся по гостиной. Он был в военной форме, светлые, начинающие редеть волосы были зачесаны назад. Побарабанив пальцами по стеклу - за окном было сумрачно, шел дождь, король спросил: «Вам восемнадцать лет, да?»
-Да, ваше величество, - недоуменно ответила Юджиния.
-Вы сядьте, - велел ей король. Девушка, расправив шелковые, темно-зеленые юбки, опустилась на кушетку.
-Вам нравится Копенгаген? - поинтересовался Фредерик.
-Очень приятный город, - искренне сказала Юджиния. «Здесь уютно, не то, что, - она позволила себе улыбнуться, - в Берлине».
-Да, - король усмехнулся, - там, кроме казарм ничего строить не умеют, а я ценю изящество. В архитектуре, в искусстве, в женщинах..., - он сел рядом. Не успела Юджиния опомниться, как Фредерик положил руку ей на колено.
-Ваше величество! - изумленно сказала девушка. «Что такое...»
-Не буду ходить вокруг да около, - рассмеялся Фредерик. «У меня есть любовница, но ей почти тридцать, у нее трое детей от меня - в общем, немолодая женщина. Я вам предлагаю особняк, имение, дам баронский титул..., И, конечно, буду заботиться о детях, я хороший отец, - он усмехнулся, - не волнуйтесь. Они будут обеспечены. Вы не думайте, мадемуазель Эжени, - он потянулся и закинул руки за голову, - мне, хоть и пятьдесят этим годом, но я еще долго проживу. Соглашайтесь, - он взял из шкатулки сигару и вопросительно посмотрел на девушку.
Юджиния резко поднялась и зарделась: «Я артистка, ваше величество, а не...»
-Это вы пока артистка,- лениво повел рукой король. «Пока вы хорошенькая, юная девушка, пока на вас, - он склонил голову набок, - приятно смотреть. Через десять лет вы состаритесь, поблекнете, и проведете остаток жизни, обучая девочек музыке. Потому что, - он, не спросив разрешения, закурил, и выдохнул дым, - через десять лет ваше место займут молоденькие красавицы. Так остаетесь? - он похлопал рукой по кушетке. «Разумеется, мы с вами будем ездить на воды, вы будете появляться при дворе. Драгоценности, платья, и так далее..., Идите сюда, - он поманил ее к себе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Юджиния подхватила папку с нотами, и, вздернув подбородок, коротко поклонилась: «Всего хорошего, ваше величество».
После этого она стала настаивать, чтобы во время частных концертов рядом с ней была мать, отговариваясь тем, что кому-то надо переворачивать ноты.
Марта зорко посмотрела на дочь и только кивнула головой.
-Так будет всегда, - горько подумала Юджиния. «Мужчины могут быть артистами, а женщина..., Я для них просто изящный орнамент в гостиной, очередная безделушка. Поневоле завидуешь тете Изабелле. Она, хоть десять лет никого вокруг себя не видела, но ей покойный султан дал возможность строить, быть творцом, художником. Я всю жизнь буду отбиваться от этих влиятельных покровителей, - девушка вздохнула и, прищурившись, посмотрела по сторонам, - на гранитные набережные, на видневшиеся над крышами шпили и купола. Корабль мягко поворачивал налево, в протоку между двумя островами.
Внизу, в каюте, Марта сложила письма в шкатулку и поставила ее в сундук. Мадлен написала, что она возвращается с острова Святой Елены , - ненадолго, на год,- а на смену ей приедет Маленький Джон.
-Милая Марта! - вспомнила женщина ровные строки. «Джоанна уже на континенте, в Венесуэле. У них все хорошо, мальчику три года. Доченька моя пишет, что, как только Боливар добьется победы, можно будет их навестить. Мишель генерал в армии Боливара, а ведь ему еще нет тридцати.
После этого острова мне уже ничего не страшно, дорогая моя. Святая Елена так далеко - поневоле думаешь, что ты на краю земли. Джон, конечно, немного оправился, но все равно болеет. Я очень подружилась с Джо и ее семьей, у них прелестный мальчик, и, ты удивишься, но с Наполеоном мы тоже разговариваем, и подолгу. Он очень переживает за своего сына, и его можно понять, конечно. Милая Марта, я очень волнуюсь за Веронику...»
-Я тоже, - сказала Марта сейчас, захлопывая сундук, стягивая его ремнями, - тоже волнуюсь. И Изабелла себе места не находит. А что делать? - она присела на койку и вспомнила тихий вечер в Мейденхеде. Мартин и Сидония уехали в Озерный край. Марта, протянув ноги к огню, взглянув на Изабеллу, что сидела напротив, с альбомом, весело сказала: «Главное, чтобы они там не замерзли, хотя меха Сидония взяла с собой, да и у Питера там все налажено, дом протопят. А что Вероника?- озабоченно спросила Марта, - как ее простуда?
Изабелла отложила карандаш: «Это не простуда была, Марта». Женщина стерла слезинку и покачала головой: «Я Мадлен написала, попросила ее приехать..., Хоть Вероника мне все равно, что родная дочь, но пусть мать рядом с ней будет. Хотя, Марта, - Изабелла подышала, - уже столько врачей ее смотрело..., Был бы Иосиф жив, он бы, конечно...»
Выслушав, Марта мягко заметила: «Милая моя, Иосиф бы тоже ничего не сделал». Она посмотрела на рисунок пером, что ей показала Изабелла. Та, помолчав, проговорила: «Это не лечится, Марта. Ничего, ничего нельзя сделать. Как мистер Бланделл объяснил, поэтому она и выкидывает, уже в десятый раз, Марта...- Изабелла потянулась за платком. «Бедная девочка, она так плачет. И Франческо, я же вижу, как он в себе замкнулся, Марта…, - Изабелла помолчала. Наклонившись, она что-то шепнула.
-Это правильно им Бланделл велел, - Марта помешала бронзовой кочергой угли, - незачем Веронике больше через такое проходить. Вот только ребенок..., - Изабелла посмотрела в зеленые, прозрачные глаза женщины, и горько сказала: «Откуда ему взяться? Вероника сказала, что на развод согласна, но ведь они любят друг друга, Марта, мой сын никогда ее не бросит, никогда...- Изабелла расплакалась. Марта, присев на ручку кресла, погладила ее по голове: «Все устроится, милая, вот увидишь. Ты еще с внуками повозишься».
