Юджиния всегда играла ему, когда у него что-то не ладилось в лаборатории, когда он приходил домой, усталым. В сумеречной гостиной, он привалился рыжей головой к ее коленям. Юджиния, закончив сонату, скользнув вниз, на ковер, в его руки, сама того не ожидая, шепнула: «У нас будет дитя, милый. В конце зимы».
Они оба плакали, и Юджиния, обнимая мужа, подумала: «Хочется жизни, да». Петя осторожно положил ладонь на ее живот: «Степа. Или Марфуша. Спасибо тебе, Женечка, спасибо, любовь моя».
-Так и поеду, - улыбнулась Юджиния. «Чувствую я себя отменно, сама же слышала, что доктор в Париже сказал. Мы с тобой обе - здоровые, молодые женщины. Родим, и не заметим как».
-Кто еще родит? - услышали они голос Мартина. Сиди, поспешно, покраснев, отозвалась: «Никто. Мы просто болтаем, милый». Они присели за стол. Мартин, улыбнувшись, поцеловал жене руку «Ты, дорогая моя, уже тетушка. У Вероники сын, маленький Пьетро. Папа будет крестным, а тебя в крестные матери прочат. Нам надо быстрее добраться до Лондона».
-Слава Богу, - Сиди облегченно перекрестилась. Петя, свернув еще одно письмо, весело добавил: «На свадьбу мы уже опоздали, хоть на торжественный обед успеем».
Юджиния ахнула: «Кто же там женился? И как это у них быстро все. Элиза родила, теперь Вероника, а еще и свадьба».
-Твоя подружка, милая, - Петя приподнялся и попросил: «Мистер Фошон, принесите счет, пожалуйста, и пусть готовят экипаж. Ева Корвино теперь графиня Хантингтон, и отправляется вместе с мужем в Австралию. Сначала они с нами в Брюссель поедут. На землю, - Петя помахал листком, - землю ван Димена».
За столом повисло молчание. Мартин, наконец, протянул: «Да. Это вам не Санкт-Петербург, и даже не Вашингтон».
-Нас, может, - Петя принял счет и поднял ладонь: «Моя очередь». Он выложил на стол монеты. Поднимаясь, подавая жене руку, мужчина добавил: «Нас, может, еще в Сибирь отправят. Я ведь осенью уже звание майора получаю. Поеду строить какой-нибудь форт на Тихий океан. В Петропавловскую гавань, скажем. Я вам ее на карте показывал. Оттуда до Австралии ближе, чем отсюда».
В экипаже, Сидония, раскрыв альбом, взяла карандаш: «И ты не побоишься поехать, туда, на Тихий океан?»
-Ева же не боится, - пожала плечами Юджиния. «Да и потом, - она ласково кивнула на мужа, - они с Мартином сопровождали экипаж верхом, - с ним мне ничего не страшно».
Дорога была хорошей. Юджиния, было, взяв какие-то ноты, вдруг, блаженно улыбнулась: «Посплю. Сейчас в Лондоне столько беготни будет. Хорошо, что мы багаж прямо в Амстердам отправили, налегке едем».
Сиди погрызла карандаш: «Я тоже отдохну. Хорошо, что его величество теперь будет покровительствовать приюту. У тети Рэйчел меньше хлопот останется. Мы с Мартином решили, как откроем эмпориум, будем в первую очередь предоставлять работу детям оттуда, - Сиди махнула рукой на север. «Когда в Лондоне все заработает, построим такие же магазины на всем севере. Поверь мне, как только у нас появится железная дорога, стоимость перевозки грузов резко уменьшится, Мартин уже все подсчитал. И мы сможем завести торговлю по каталогу».
-Шляпки, - уже в полудреме, отозвалась Юджиния, - надо мерить. И платья тоже, и обувь...
-Я буду выпускать модное приложение с выкройками, - Сиди тоже устроилась на сиденье. «Наши ткани, мои фасоны - и любая женщина в королевстве сможет сшить себе платье. А в каталоге будет, - девушка неудержимо зевнула, - галантерея, парфюмерия, белье, ковры, восточные диковинки..., Де ла Марки не зря в Бомбее живут. Благодаря их семье, «Клюге и Кроу» закупает все индийские и китайские товары по оптовым ценам...»
Они обе заснули, - Сиди, так и, держа в руках альбом, а Юджиния, - свернувшись клубочком. Она сладко думала о будущей зиме, о том времени, когда Нева начнет освобождаться ото льда, когда над городом заиграет нежный, весенний закат, в Летнем саду зазеленеет трава, и она вынесет мальчика или девочку на кованый балкон над Фонтанкой.
-Диана, - девочка услышала голос матери за дверью и, вздрогнув, соскочила с кровати, - Диана, все уже собрались, пойдем. Сегодня проповедь читает сам декан собора Святого Павла, я не хочу опаздывать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Девушка обвела взглядом комнату. Спохватившись, она толкнула раскрытый саквояж под кровать. Диана твердо решила сама добраться до Амстердама. В конце концов, - думала девушка, - письмо из синагоги у нее было на руках, а работы она не боялась.
-Прачкой наймусь, на корабль, - угрюмо сказала себе Диана. «Мама меня никогда в жизни не отпустит. Признаюсь бабушке Марте и бабушке Мирьям. Денег возьму, немного, в долг, и поеду. А маме письмо оставлю. Я не Ева, это она за наследного герцога замуж вышла, мама даже не ворчала. А, когда она про меня узнает..., - Диана зажмурила глаза. Открыв их, - мать уже стояла на пороге, в голубовато-сером, шелковом платье, - девочка внезапно сказала: «Мама, я больше не буду ходить в церковь. Я была в синагоге, на Дьюкс-плейс. Раввины подтвердили, что я еврейка. Я уезжаю к дедушке Аарону, в Иерусалим».
Мать помолчала, глядя в твердые, зеленые глаза.
Она закрыла за собой дверь, и, - не успела Диана опомниться, - обняла ее. «Я потом приду, - шепнула мать, - к проповеди. Расскажи мне, доченька, что ты там, - Рэйчел коротко улыбнулась, - надумала».
Они сидели на кушетке. Рэйчел, держа маленькие, сильные руки дочери, выслушав ее, задумчиво сказала: «Ты на отца своего похожа, милая. Как мы с ним полюбили друг друга, в Иерусалиме, я ему предложила - он еврей, он может вернуться к своему народу. Папа твой ответил, что никогда не покинет Иисуса. Он тоже, доченька, тверд был в своей вере. Так и ты, - женщина погладила рыжие, уложенные вокруг изящной головы, косы.
Диана вздохнула и посопела ей куда-то в шею: «Ты не сердишься? Сначала Ева, теперь я...»
-Ева хоть христианкой осталась, - шутливо подтолкнула ее мать. «Как я могу сердиться? Ты моя доченька, моя девочка, и всегда ей останешься. Только, - она прижала к себе девушку, - на Святой Земле, милая, жить тяжелее. Это тебе не Лондон, - мать посмотрела куда-то вдаль, - и даже не Лидс».
-Я не боюсь, мамочка, - уверенно ответила Диана. «Ты знаешь, я все умею - и готовить, и шить, и за детьми ухаживать. В конце концов, тетя Элишева из Амстердама туда приехала, и ничего».
Мать тряхнула укрытой шелковой шляпой головой и поцеловала Диану в щеку: «Учиться тебе придется, как бабушке твоей, как тете Джо, жене дяди Иосифа покойного. Ты не знаешь ничего почти. Но ты девочка умная, быстро схватываешь. А что ты там придумала, с какими-то чужими людьми ехать, так этого не будет».
-Мама! - Диана отодвинулась от нее. Рэйчел рассмеялась: «С чужими людьми я тебя не пущу, вот и все. Со мной отправишься. Мне теперь деньги собирать на приют не надо, его величество нас поддерживает. Довезу тебя до Святой Земли, и вернусь. Заодно дедушку твоего повидаю, тетю Малку, детей ее..., В Вифлееме помолюсь, - добавила Рэйчел. Диана с удивлением увидела, как потеплели глаза матери.
Она встала и велела: «Если ты в собор не идешь, то помогай тете Элизе, и тете Мирьям, посиди с Мэри, обед приготовь. Взялась работать, - Рэйчел поцеловала ее в затылок, - так работай».
Диана проводила ее глазами. Переодеваясь в простое, домашнее платье, спускаясь вниз по дубовой лестнице, девочка хмыкнула: «Как это у апостола Павла? «Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба». А маму в Озерном Краю осиял, не иначе, - она посмотрелась в зеркало, что висело над статуей бога Ганеши, и, улыбаясь, пошла на кухню.
Рэйчел поднялась по серым, каменным ступеням собора. Прислушавшись, - читали литанию, - она тихо прошла в часовню святого Дунстана и преклонила колени перед распятием. Женщина одними губами проговорила: «Спасибо тебе, Господи. Я знаю, знаю, тот грех, что я совершила, погубив невинную душу - ты мне дал его искупить. Дитя станет Твоим слугой, как Пьетро покойный. Дай приют душе моего мужа на небесах, сохрани маленького Пьетро, и его родителей. И моих детей сохрани, прошу тебя, как сказано: « Я взял тебя от концов земли, и призвал от её краёв, и сказал тебе: «Ты - Мой раб, Я избрал тебя, и не отвергну тебя, не бойся, ибо Я с тобой; не смущайся, ибо Я - твой Бог; Я укреплю тебя, и помогу тебе, и поддержу тебя рукой Моей праведности».
