Осторожно скользнув к рядам скамей, Рэйчел увидела семью. Аарон сидел с краю, вместе с Тони и Бенедиктом. Когда Рэйчел опустилась рядом, сын сердито шепнул: «Ты едва проповедь не пропустила. Его преосвященство ван Милдера называют «буревестником», он очень хороший оратор. Его только в этом году деканом назначили».
Рэйчел зарделась, - давешний высокий, седоволосый священник, которого они с Евой видели в Миссионерском Обществе, - взошел на кафедру. Он выбрал для проповеди отрывок, что читал ей Пьетро, еще в Вифлееме, о любви, что никогда не перестает.
-И правда, - Рэйчел подняла глаза и увидела солнечный свет, что лился внутрь собора, с галереи, - правда же: «Если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы». Зачем все это, если нет любви». Она почувствовала, как кто-то, сзади, протягивает ей платок и едва слышно всхлипнула: «Спасибо, тетя Марта».
-Скоро уже и молодые приедут, - подумала Марта, держа руку мужа. «Маленького окрестим, проводим всех, и будем жить спокойно». Она посмотрела на головы детей впереди - пасынок сидел с ними и усмехнулась: «А мы, старики, вместе собрались, Теодор и Тео - тоже с нами».
-За себя говори, - лазоревые глаза Питера лукаво блеснули: «До ста лет, ты мне обещала, любовь моя».
После службы Аарон потянул мать к саркофагу адмирала Нельсона. Они стояли, рассматривая пышное надгробие черного мрамора. Сзади раздался мягкий голос: «Знаете, миссис Корвино, этот памятник сначала предназначался для могилы кардинала Уолси. Потом его хотел забрать себе король Генрих Восьмой, а вышло, что похоронили под ним адмирала Нельсона. Он того достоин, конечно».
Рэйчел обернулась и ахнула: «Ваше преосвященство, откуда вы...»
-Я вас видел, - декан собора поклонился. «С вашей сестрой, в Миссионерском Обществе, миссис Корвино. И в журнале был ваш портрет, только так, - он улыбнулся, глядя на ее серую, шелковую шляпу, - так вам лучше, простите за смелость. Я очень рад, что вы пришли на службу, миссис Корвино. Хотите, я вам памятники покажу?»
Рэйчел, панически оглянулась, но сына уже не было видно. Она услышала его голос у выхода. Аарон смеялся, стоя рядом с Тони и Бенедиктом. «И тетя Марта там, - женщина почувствовала, что краснеет, - и все..., Домой же надо...»
Рэйчел прищурилась, и увидела, как Марта помахала ей. Она подняла глаза, - епископ все смотрел на нее. Женщина, неожиданно весело, сказала: «Это была моя дочь, ваше преосвященство, старшая, графиня Хантингтон. Но я польщена, спасибо вам».
-Я этот комплимент, миссис Корвино, - развел руками декан, - придумывал дольше, чем всю сегодняшнюю проповедь. Только я не представлял, что когда-нибудь получу возможность его сказать. Я очень рад, что так случилось.
Рэйчел взглянула наверх: «Ваше преосвященство, а можно будет на галерею подняться? Туда же прихожан не пускают».
-Мистер ван Милдер, - поправил ее епископ. «Пожалуйста, миссис Корвино. А галерея, - он едва заметно подмигнул, - я декан собора, и храню вот это, - он вынул из кармана сутаны связку ключей: «Пойдемте, полюбуемся Лондоном».
-С удовольствием, - Рэйчел поправила шляпу и улыбнулась, - широко, счастливо.
Марта выглянула в сад. Диана, Тони и Аарон, сидя кружком на траве, о чем-то разговаривали, Бенедикт, устроившись на скамейке, углубился в свои тетради.
-Вот и листья желтеют, - немного грустно подумала женщина. «В октябре они до Брюсселя доберутся, а оттуда - в Санкт-Петербург». Молодые пары уехали в Мейденхед. Изабелла хотела написать портрет Юджинии с мужем, а Майкл увез жену с дочкой в усадьбу. Маленькая Мэри уже окрепла, и они хотели побыть у реки.
Марта, вернувшись в кабинет, присела на кушетку: «Здесь мы портрет и повесим, Тео. Напротив миссис де ла Марк, рядом с нами, - она усмехнулась, глядя на себя с Питером. Т
Тео разлила чай и коснулась руки Марты: «Ты не волнуйся. Мирьям их осматривала, обеих, все в порядке у девочек. За Юджинией я присмотрю, по дороге».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Марта чиркнула кресалом, и, затянувшись сигаркой, пообещала: «Мы к вам приедем, конечно, как дитя подрастет».
Она оглядела кабинет - шкуры тигров на дубовом паркете, большой, старинный глобус в углу, изящные чертежи фабричных зданий в большом альбоме, что лежал на столе у камина. Пахло жасмином и хорошим табаком.
- А Рэйчел где? - спросила Тео. «Ее только в столовой и видно»
-Гуляет, - тонко улыбнулась Марта. «В Британский музей ходит, понятное дело, - она стряхнула пепел в тонкое блюдце китайского фарфора, - не одна. Его преосвященство - вдовец, оказывается. Пятьдесят пять лет ему, - Марта отпила чая, - Рэйчел хорошо с ним будет, человек взрослый, спокойный».
-Думаешь? - Тео подняла бровь.
-Конечно, - Марта оправила пышное платье темно-зеленого шелка. «Вернется она следующей осенью из Америки, он предложение и сделает, помяни мое слово. Пусть она в Лондон переезжает, здесь сирот достаточно».
-Права ты была, - заметила Тео, - насчет корсетов. Думаю, теперь все туже затягиваться будем. А что Мадлен - все сундуки собирает?
Марта кивнула. «Хоть Ева с Джоном и немного с собой везут, да и куда ей там, в глуши, шелка носить, но все равно, следующей неделей надо багаж в Амстердам отправлять. Рэйчел и Диана с вами поплывут, а там, в синагоге им найдут оказию до Ливорно».
Тео взглянула на свои золотые, привешенные к браслету часы, и поднялась: «Пойду, детей соберу, скоро экипаж приедет. Последняя публичная лекция Теодора в Лондоне».
Марта откинулась в кресле: «Я помню, как в сюртук и бриджи одевалась, чтобы Лагранжа послушать, в Сорбонне. А сейчас, пожалуйста, пускают женщин на галерею, в Королевском Обществе, в библиотеки, в музеи. В ресторане обедай, сколько хочешь, не одна, конечно, - она пожала плечами, - и курить открыто пока нельзя. Может быть, - она хмыкнула, - внучки наши в университеты поступят…»
-Джоанна преподает, пишет, - Тео взяла с кабинетного рояля последний номер Journal des Débats. Она улыбнулась: «Кооперативное движение как путь к независимости рабочего класса», мадам Жанна де Лу. И вот, - женщина прищурилась: «Школа для трудящихся, основанная мадам де Лу в Брюсселе, привлекла более пятидесяти человек. Учащиеся платят номинальный взнос, открыты вечерние классы по чтению, письму и математике». Даже Джон признал, что она хорошим делом занимается.
-Действительно, - согласилась Марта. Когда Тео ушла, женщина пробормотала: «Только ведь одним чтением и письмом дело не ограничится». Она вздохнула. Поднявшись, открыв искусно вделанный в стену железный шкап, Марта повертела в руках пистолет.
-Может быть, - бодро сказала себе Марта, - кому-то из внучек отдам.
Она достала из шкапа папку с шестью цифрами на обложке. Покусав перо, женщина углубилась в работу.
Когда Мирьям вошла в библиотеку, Джон, вложив в большую книгу закладку, поднялся: «Я бы и внизу чаю выпил».
-Сиди, сиди, - махнула рукой женщина. «Это китайский, Питер говорил, - Мирьям пошевелила губами, - зеленый, да».
Каштановые, с рыжими прядями, подернутые сединой волосы были увенчаны шелковым беретом. Она была в изящном, закрытом платье цвета осенних листьев. Джон принял чашку: «Я только сейчас понял. Мы с тобой сорок пять лет, как знакомы, Мирьям».
Она улыбнулась: «Правда». Джон, покраснев, добавил: «Ты меня прости, за то, что я тогда Кинтейлу о тебе рассказал. Если бы не я, то…»
-Да кто же знает, как бы дело повернулось, - Мирьям пожала плечами, - один Господь Бог, милый. Она стала загибать пальцы: «У меня Тед, Стефания, Бенедикт, Тони и Шмуэль. Пятеро, - она подмигнула герцогу. «А у тебя двое. Господь ко мне благ был, а ты давай, - она погрела в ладонях чашку, - догоняй».
-А я тебе никогда не нравился? - вдруг, смешливо, спросил Джон, и, на мгновение, увидел перед собой ее. Ту, семнадцатилетнюю, с лазоревыми, огромными глазами, идущую по пронизанному солнечным светом, густому лесу, в холмах к западу от Бостона.
