Форма входа
Читем онлайн «Кофе по-сирийски». Бои вокруг Дамаска. Записки военного корреспондента - Сергей Александрович Бережной
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
окном во всю стену, выходящим во двор, похожий на колодец в окружении разбитых многоэтажек, отсечённый справа от внешнего мира высоким бетонным забором. Не двор, а инсталляции из остовов разбитых и сгоревших машин, пары автобусов, скрученных в замысловатые спирали арматурин, гор щебня и битого камня – эдакий конструктивизм войны. Из окон третьего этажа дома напротив пламя корчило нам рожи и жадно облизывало стену. Шикарный кадр, только с освещением беда.
Быстро баррикадируем окно найденными мешками с цементом, оставив несколько бойниц. Дверной проём забираем наполовину всё теми же мешками и завешиваем каким-то полотнищем.
– Парочку бы мин вон под теми окнами да у подъезда, – мечтает с ноткой сожаления Вася Павлов и кивает на дом напротив. – Или растяжки.
Василий – профессиональный военный, бывший комбат, тактик и даже стратег. Безмерной храбрости и трезвости решений мужик, хотя порой прорывает на безрассудство: три танка самолично подбил, то ли ретивость взыграла, то ли кто пяточкой самолюбие прищемил. Но это в прошлой жизни на развалинах великой державы. Вообще-то он не искушён в дипломатии, не знает полутонов и каждый раз, пробираясь сквозь проломы стен вдоль простреливаемых улиц, костерит сирийцев в бога, душу, мать за их пофигизм и пренебрежение к элементарной безопасности. При каждом удобном случае, и даже неудобном, он собирает аскеров[27] вокруг себя и начинает нудить, чтобы вот здесь поставили пулемёт, там «занавесочку»[28] продёрнули, а через эту улицу в самый раз ползком. Сирийцы гордые, ползать под пулями не желают, максимум – перебежка пригнувшись, поэтому на все его советы согласно кивают, улыбаются и пожимают плечами: «на фига», отчего подполковник сатанеет и непочтительно поминает их сирийскую маму.
Потом они вытаскивают простреленного снайперами бойца, когда полуживого, когда уже нет, но верны себе: «штору» через улицу не провешивают, перебегают не пригибаясь. Виктор давно уже перестал переводить шквал русского мата¸ вылетающего из уст подполковника со скоростью работающей «шилки»[29], понимая всю бесперспективность обуздать лень своих соплеменников, сразу же выучивших ёмкое русское слово «на фига» с разными предлогами и окончаниями и отвечающих им на все предложения Павлова. Но сегодня он никого не учит: может, понял бесперспективность трудов своих внушить им что-то путное, может, просто устал.
Виктор задумчиво-тоскливым взглядом уставился на покалеченную одинокую оливу с расщепленным стволом, прижимающуюся к бетонному забору. Наверное, очень уж невесёлые мысли занозили его голову, раз какая-то безучастность сквозит в каждой чёрточке его вдруг осунувшегося лица.
– А лучше танковый батальон и полк пехоты, – ворчу я из вредности. А что не ворчать? Имею право, когда гранат – только для самоподрыва, да и патронов с гулькин нос. В минуты опасности обостряются не только рецепторы периферической физиологической системы, молниеносно считывая внешнюю информацию и анализируя её, но и активничает «соображалка». – Видишь эти жалюзи? – киваю на валяющиеся тут и там вдоль стен покорёженные металлические шторы. – Не хуже «растяжек».
«Растяжки», конечно, это хорошо, это решение проблемы, а вот грохот жести разрывает тишину ночи в клочья – проверено и запатентовано ещё на Кавказе. Собираем жалюзи и раскладываем под окнами и подъездами противоположного дома – ночью звук жести поднимет мертвого. Сыплем сверху на всякий случай битое стекло – классика жанра, теперь любой сунувшийся к нам выдаст себя с головой.
– А что, уютненько и не дует, – философски замечает Вася Павлов, закончив фортификационную суету и умащиваясь в углу на листе фанеры.
Решаем дежурить по двое, так надёжнее, хотя ночью «бармалеи» вряд ли сунутся. Аббас, командир спецназовцев, предупреждает своих бойцов, чтобы «работали» только одиночными и только по видимой цели. Предупреждение не лишнее, зная манеру сирийцев и не только – арабо-восточноафриканская черта ведения боя палить очередями в белый свет, даже не видя противника. Слышны щелчки предохранителей, какая-то суета, и двое спецназовцев занимают место у бойниц.
– Тесбах ала кейр[30], – негромко всем желает Аббас спокойной ночи. Это звучит двусмысленно хотя бы потому, что никто спать не собирается, чтобы не обнаружить поутру свою голову у соседа под мышкой, но все соглашаются: хотелось бы ночи спокойной, без шумовых и пиротехнических эффектов.
– Иншалла[31], – глубокомысленно изрекает Фираз и тянет взгляд к прокопченному потолку.
Фираз – это вообще песня, сирийская песня, тихо журчащая ручьём в расщелине где-нибудь в Зебедани или Сергайи. А ещё это скала, утёс в штормящем море. Он всегда невозмутим с намёком на улыбку и надёжен, как швейцарский банк. Хотя откуда мне знать надёжность банков? Фираз надёжен, как Фираз, и точка. Он откуда-то приволок в решето прошитую осколками и пулями бочку – чем не буржуйка? Два кирпича вниз, сверху несколько арматурин и вот тебе и поддувало, и колосники, топи – не хочу. Ему вообще никогда ничего не надо объяснять – два года войны в спецназе сделали из него универсального солдата. Пока еще сумерки до конца не загустели, собираем доски, палки, обломки мебели – чем больше, тем лучше, ночь зимняя долгая. Впрочем, она не сулила ничего хорошего и теплилась надежда, что «духи» не сунутся в эти израненные, ослепшие и онемевшие многоэтажки с проломленными стенами, сорванными дверями и выбитыми окнами. И всё же желание дожить хотя бы до рассвета перебороло извечное русское авось. Отблеск от горящих деревяшек разгоняет темень по углам комнаты, зато очерчивает круг приличного освещения: не иллюминация, конечно, но даже читать можно при желании, было бы что. Главное – не молчать, иначе каждый так нырнёт в свои мысли, что не сразу и выковыряешь оттуда. Надо нервы ослабить, отпустить, ишь, натянулись, аж звенят.
Расслабляемся: Фираз мостится у «камина», Марат тащит спинку дивана – барин, без роскоши никак, умащивается на ней и с наслаждением потягивается, я подтаскиваю чудом сохранившееся кресло к «буржуйке» и плюхаюсь в него – какое счастье вот так откинуться на спинку и смежить веки! Увы, счастье где-то заплутало и вернулась боль, вкручиваясь в раненую руку раскалённым сверлом, а заодно и в простреленную челюсть.
Виктор снимает повязку с моей руки – синюшность расползается от пальцев до локтя чернотой и пылает внутренним жаром. Не рука, а головешка, только ещё до конца не сгоревшая. Он не хочет пугать, но понятно и так, что если к утру не выберемся, – гангрена обеспечена. Закатывает рукав, вгоняет антибиотик, но боль от укола не чувствуется, и это уже плохо. Перспектива остаться без руки, конечно, хреновая, но до утра ещё дожить надо. Вася Павлов старается поддержать и называет меня Рэмбо, но Марат пользуется случаем отомстить за жеребую кобылу:
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Кофе по-сирийски». Бои вокруг Дамаска. Записки военного корреспондента - Сергей Александрович Бережной бесплатно.
Похожие на «Кофе по-сирийски». Бои вокруг Дамаска. Записки военного корреспондента - Сергей Александрович Бережной книги
- Сотворение мира: Российская армия на Кавказе и Балканах глазами военного корреспондента - Виктор Литовкин - Военное
- Войска специального назначения Организации Варшавского договора (1917-2000) - Жак Бо - Прочая документальная литература
- Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ - Андрей Бронников - Военное
- Записки подводников. Альманах №3 - Александр Дацюк - Военное
- Первая помощь при боевых действиях. Опыт Сирии - Юрий Юрьевич Евич - Военное / Медицина
- Почему Путин боится Сталина - Юрий Мухин - Прочая документальная литература
- Хроника одного путешествия или повесть о первом луноходе - Владимир Губарев - Прочая документальная литература
- Почему они убивают. Как ФБР вычисляет серийных убийц - Джон Дуглас - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Психология
- Разорванный берег - Сергей Иванович Зверев - Боевик / Военное / Шпионский детектив
- Военнопленные Халхин-Гола. История бойцов и командиров РККА, прошедших через японский плен - Юрий Свойский - Военное
