Мэтью осенью перевез все оружие, спрятанное в тайнике, в подвал дома, где размещался вашингтонский пансион вдовы. Кроме Бута, у него было еще два человека, готовых убить вице-президента Джонсона и государственного секретаря Сьюарда.
-Хаос, - довольно сказал Мэтью, - настанет хаос. Вильямсона, под шумок, арестуют. Аталия, на коленях, будет просить меня спасти ее отца..., Быстро обвенчаюсь с ней и уеду в Европу. В Святую Землю, - он облизал губы. Мэтью нашел в кабинете у кузена письмо от рава Горовица и усмехнулся: «Мало ей, что она черномазая, еще и еврейкой захотела стать. Развратница. Ничего, им недолго жить осталось».
Он следил за домом брата и знал, что приехала кузина Марта и ее семья. Мэтью провел ее мужа до военной верфи на Потомаке, а сына, до школы Эмерсона. Сама кузина Марта ездила в Государственный Департамент, в Белый Дом, и к адвокатам, что вели когда-то дела их покойного отца. Это Мэтью больше всего не понравилось
-Мало ли что ей в голову придет, - недовольно подумал Мэтью, - она всегда любила совать нос в чужие дела. Шпионка, столько лет болталась в России. Наверняка, выполняла задания нашей разведки. Или английской. Дедушка Тедди не зря два паспорта имел. И внучка у него такая же, никакого представления о чести. И что она в Белом Доме забыла?
Мэтью мысленно пометил себе, что кузины Марты надо опасаться. Он решил, что перед отъездом навестит дом брата.
-Сейчас этого делать нельзя, - размышлял он, идя по улице в предместье, - надо подождать, пока Брут убьет Цезаря. Майкл, наверняка, после такого ночевать в Белом Доме будет. Я загляну на огонек в наш особняк. Познакомлюсь поближе с мужем и сыном кузины Марты. Она мне обрадуется, я уверен.
Вильямсон глубоко, болезненно вздохнул и толкнул дверь уборной. Бут развалился на бархатном диване, просматривая какие-то письма, устроив ноги на низком столике. Он курил хорошую сигару. Вильямсон, посмотрев в его красивые, карие глаза, откашлялся: «От поклонника вашего замечательного таланта, мистер Бут».
Дерринджер, маленький, с коротким стволом, с рукоятью слоновой кости, был надежно спрятан внутри букета.
-И нож, - вспомнил Вильямсон, - у него еще будет нож. Мэтью сказал, что охранник президента в антракте пойдет в таверну, и не вернется. Во время второго действия все и случится. Бута никто не остановит. Он звезда, самый популярный актер Америки. Одновременно будут убиты все остальные. А потом они сбегут на юг. Начнется неразбериха..., Господи, помоги нам, - попросил Вильямсон и вздрогнул. Бут что-то говорил.
-Большое вам спасибо, - улыбнулся актер. Заметив, как Вильямсон вытирает пот со лба, Бут презрительно хмыкнул:
-Еще бывший боевой офицер. Еле на ногах держится. Все пройдет удачно, в ложе Линкольна никого с оружием не ожидается.
Вильямсон, пошатываясь, попрощался. Пройдя через служебный вход, он прислонился к теплой, нагретой солнцем стене театра: «Господи, прости меня…, Это все ради нее, ради моей девочки. Господи, только бы она была счастлива».
Он шел домой, под зелеными, пышными деревьями, слыша крики газетчиков: «Армия Ли и армия Гранта сражаются под Аппоматоксом! Близок час капитуляции южан!». Вильямсон упорно, настойчиво шевелил губами: «Все ради нее, ради нее...».
В Овальном Кабинете вкусно пахло свежим чаем, виргинским табаком и легко, едва уловимо, жасмином. Марта сидела, устроившись в большом кресле, расправив шелк кринолина. Ткань была медной, блестящей, похожей, подумал Линкольн, на старое, боевое оружие. Изящная, непокрытая голова была чуть наклонена. Зеленые глаза смотрели на старый блокнот, лежащий между ними, на столе.
-Рука месье Лавуазье, - восхищенно сказал Линкольн: «Не могу поверить, миссис Бенджамин-Вулф, что вам удалось, во время странствий, все это сохранить».
-Это мои семейные реликвии, мистер Линкольн, - у нее был нежный, высокий голос. Иногда, за чаем, она играла ему Моцарта, или Бетховена, Однажды Марта обернулась: «Послушайте. Это мой любимый ноктюрн Шопена, мистер Линкольн».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он сидел, смотря на ее прямую, стройную спину, на покачивающиеся плечи, и все незаметно вытирал глаза. Потом она опустила руки на клавиши. Линкольн помолчал. Президент, вдруг, утвердительно, спросил: «Вы его уже играли, миссис Бенджамин-Вулф?»
Марта кивнула, вспомнив пыльные улицы Семипалатинска и карие глаза Достоевского:
-Играла, мистер Линкольн. Давно..., - она вздохнула, - в другой жизни.
Президент поднялся, высокий, в старомодном, темном сюртуке. Наклонившись над кабинетным, эраровским роялем, он взглянул на маленькую, с тонкими пальцами руку Марты.
-Ее вам сломал, как его там..., Мунемото? - в серых глазах Линкольна была видна улыбка.
-Именно так, - Марта рассмеялась: «Кричал мне, что я больше никогда оружия не возьму».
Линкольн взял ее ладонь и поцеловал. Марта внезапно, мучительно вспомнила, как смотрел на нее Достоевский, вспомнила пещеру под Бахчисараем и заставила себя весело заметить: «Он был неправ, мистер Линкольн».
Президент стоял, касаясь губами кончиков ее жестких, натруженных пальцев:
-Вам и не надо оружия, миссис Бенджамин-Вулф. Вы сама..., - он оборвал себя. Марта увидела, что Линкольн отвернулся.
-Пойдемте, - нарочито бодро предложил он, - миссис Линкольн сегодня обещала свежую рыбу. И вино мы еще не все попробовали. Я попросил принести довоенное бордо, белое.
- А то бы подарили, - весело сказал Линкольн, отпив чая, - Смитсоновскому институту. Я после войны хочу музеями заняться. В столице их нет пока, а надо, чтобы были. И ваш блокнот выставим.
Рука Марты потянулась к тетради: «Нет, мистер Линкольн. Я не теряю надежды найти хорошего химика, и отдать ему эти записи. Рано им еще в музее лежать, - их пальцы встретились. Линкольн велел себе: «Оставь! Она замужем, ты женат, ты ее много старше..., Ничего не будет, ничего не может быть..., Никогда».
Она рассказывала ему о России, Китае и Японии, Линкольн советовался с ней, как обустроить страну после гражданской войны. Президент все время повторял себе: «Ничего не случится, ничего. Но, Господи, я и не знал, что бывает так больно...»
Государственный секретарь Сьюард сказал ему: «Если бы миссис Бенджамин-Вулф была мужчиной, я бы немедленно взял ее в свой штат. Таких аналитиков еще поискать, мистер Линкольн».
-Возьмите, негласно, - удивился президент, а потом махнул рукой: «Она ведь уезжает, в Лондон».
-Но, может быть, когда-нибудь вернется..., - с надеждой подумал Линкольн, - вернется, приедет в Иллинойс, и будет играть мне. Вот, как сейчас. Да зачем ты ей нужен...
Они молчали, глядя друг на друга. Марта убрала блокнот в бархатный ридикюль. Линкольн вздохнул: «Приходите к нам на пасхальный обед, миссис Бенджамин-Вулф. С мужем и сыном. Хоть познакомлюсь с ними. Десять лет вашему мальчику?»
Марта кивнула. Линкольн улыбнулся: «Таду нашему ровесник, ему одиннадцать. Пусть поиграют вместе. Вы знаете, я вам говорил..., - он поднялся и подошел к окну, что выходило во двор.
Марта знала. Третий сын Линкольнов, Уильям, умер три года назад, одиннадцатилетним, от тифа, на руках родителей, здесь, в Белом Доме.
-И второй сын ребенком умер, - вспомнила Марта, - а старший в армии сейчас, в штабе Гранта. Господи, убереги нас от всякой беды, пожалуйста.
Зашуршал шелк, повеяло жасмином. Линкольн почувствовал ее руку на своем локте. До плеча она не доставала. Он посмотрел сверху вниз на ее бронзовые волосы и услышал тихий голос:
-Спасибо, мистер Линкольн. Мы непременно придем. И мне очень, очень жаль..., - она все стояла рядом, маленькая, хрупкая. Президент попросил: «Миссис Бенджамин-Вулф, почитайте мне, то стихотворение, русское...»
Месяц назад Линкольн поинтересовался, как звучит русский язык. Марта вспомнила стихи Тютчева, что ей читал Федор Михайлович. Женщина сейчас улыбнулась: «Нравится оно вам». Линкольн только и мог, что опустить веки. Больно было даже смотреть на нее. Она перевела стихи на английский, однако он просто хотел послушать ее медленный, завораживающий голос.
