Шрифт:
Интервал:
Закладка:
2 мая 1933 г.
Вчера был большой день: Первое мая – праздник национального труда. Прежде этот день праздновали только марксисты и коммунисты, теперь же это праздник всего германского народа.
На этот раз празднество было устроено не как прежде в Люстгартене, а на огромном Темпельгофском поле. С утра к этому полю направились колонны НСБО, СА, СС. Тем рабочим, которые не пришли бы на праздник, грозило увольнение с предприятия. Поэтому народу было много. Весь город был в наших знаменах кроме только рабочих кварталов. На самом Темпельгофском поле было поднято десять тысяч знамен. Посреди было знамя в шестьдесят метров длины. Говорят, что такого знамени никто еще не видел.
На площади играли военные оркестры. На сердце у меня было легко и весело. Я такого чувства еще не переживал с раннего детства. По всему огромному полю были размещены громкоговорители. Вдруг все оркестры смолкли, раздался оглушительный рев:
– Хайль Гитлер!
Появился вождь, окруженный начальниками штабов СС, СА, НСБО и др. Он прошел между двумя рядами СА с протянутой рукой. Потом Гитлер поднялся на трибуну. Все поле молчит.
Гитлер обратился к нам с речью. Он говорил, что приветствует в первую очередь тех, кто работает без надежды разбогатеть: только идеализм германских рабочих обеспечивает жизнь нашей страны. Потом он говорил о том, что германский народ теперь осознал свое могущество.
– Германский народ, – говорил Гитлер, – за тобой лежат две тысячи лет боев и побед. Тебя можно было заковать в цепи, но нельзя было лишить чести. Мир против нас? Боже, благослови нашу борьбу.
Когда вождь кончил, площадь задрожала от криков «хайль Гитлер», в воздух взвились знамена и вытянулись сотни тысяч рук. Вождь говорил лучше, чем всегда, но мне и многим другим кажется, что в его речи не хватает самого главного. Сначала я не понимал, в чем дело, а потом сообразил: Гитлер ничего не сказал о безработице, о том, как он думает дать работу и хлеб германскому народу.
Прежде мне казалось, что все это будет очень просто: когда Гитлер придет к власти, он прикажет всем промышленникам принять обратно уволенных рабочих, домовладельцам – снизить квартирную плату, лавочникам – снизить цены. Теперь я вижу, что все это не так просто.
Мне показалось, что большинство рабочих во время выступления Гитлера смотрели очень хмуро и подымали руку без всякого воодушевления. Я слышал, как один НСБО говорил другому:
– Парады и фейерверки хороши, но это не наполняет брюха.
Было бы легче, если бы все СА жили одинаково. А то, чем дальше, тем больше наши командиры отходят от простых штурмовиков. У нас в штабе постоянно кутят и тратят на это массу народных денег.
После празднества на Темпельгофском поле нас накормили как никогда и, кроме того, каждому дали по бутылке пива и коробке папирос. Ребята повеселели.
Утром на другой день один наш парень вдруг обнаружил, что коммунисты во время праздника всунули ему в карман листок, на котором было напечатано коммунистическое воззвание. Там говорилось, что Гитлер хочет обмануть рабочих парадами и фейерверками, что страной по-прежнему руководят промышленники и помещики, а рабочим делается все хуже и хуже; что национал-социалисты не могут и не хотят бороться за освобождение Германии и только коммунистическая партия знает, куда ведет германских рабочих. Мы внимательно выслушали это, но Гроссе вырвал бумажку и, разорвав ее на клочки, сказал:
– Из этих негодяев нужно выбить душу. Не напрасно у нас в казармах с них сдирают шкуру.
Я при этом подумал, что коммунисты ничего не боятся и знают, за что борются и гибнут. И хотя Геринг сказал, что коммунисты в Германии уничтожены, но я думаю, что их сейчас даже больше, чем было. Их без конца арестовывают, а на улицах висят расклеенными их плакаты. Наши ребята видели «Роте фане», напечатанную на машинке.
Когда я вспоминаю, что сегодня моя очередь тащить на допрос арестованных, мне становится не по себе. Я не могу забыть, как на днях во время допроса подвесили за ноги одного коммуниста, а потом плевали ему в рот. Фон Люкке смотрел на это с какой-то странной улыбкой и глубоко затягивался папиросой.
4 июня 1933 г.
Прошел месяц с момента, когда Гитлер говорил на Темпельгофском поле; за это время я не прикасался к дневнику, так как был очень занят.
Я зачислен в команду, которая развозит арестованных по концентрационным лагерям. Очень неприятная и утомительная работа. Приходится охранять вагон, полный измученных людей, причем запрещается им давать что-либо есть или пить. Затем надо их гнать пешком в лагерь.
Я видел несколько лагерей и, откровенно говоря, не хотел бы оказаться там даже в качестве охранника. Чем дальше, тем чаще я задаю себе вопрос: «Зачем мы так мучаем этих людей – коммунистов?»
Две недели назад на ряде заводов начались забастовки против снижения заработной платы и повышения норм выработки. Члены НСБО участвовали в стачке. Через два дня был напечатан приказ, объявлявший всех участников стачки изменниками. Руководитель «Фронта труда» Лей запретил какие бы то ни было стачки. Я сам отвозил арестованных рабочих национал-социалистов в концентрационный лагерь. Люди из СС называли их большевиками и били по зубам. Я вообще не понимаю, зачем существует «Фронт труда». Там сидят вместе с руководителями НСБО промышленники и директора. Говорят, что самые главные там – Крупп и Тиссен…
На днях я проходил с приятелем по Курфюрстендамм и другим богатым улицам. Там ничего не изменилось: как прежде, к ресторанам подъезжают дорогие автомобили, из них выходят толстые буржуи и разодетые бабы, им бежит навстречу швейцар, угодливо открывая дверь автомобиля.
Оттуда я пошел к своим. Дома просто беда. Отец заболел, больничная касса требует денег за лекарство и врача – прежде этого не было. Дома нет ни копейки. Еще месяц назад я устроил Фрица в лагерь трудовой повинности. Оказывается, что на днях он оттуда сбежал. Говорит, что их заставили мостить шоссе и кормили одной похлебкой – это он еще терпел. Но потом его отправили на работу к помещику, и там с ним обращались хуже, чем со скотиной.
Я хотел бы знать, известно ли все это Адольфу Гитлеру или от него скрывают. Вероятно, он не знает, что делается у нас в стране…
Вчера я прочел в газете,
- Гулливер у арийцев - Георг Борн - Русская классическая проза
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий Африка - О войне
- Султан и его враги - Георг Борн - Историческая проза
- Дневник расстрелянного - Герман Занадворов - О войне
- Купол Св. Исаакия Далматского - Александр Куприн - Русская классическая проза
- Опасный дневник - Александр Западов - Историческая проза
- Преступница - Михаил Погодин - Русская классическая проза
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.) - Филипп Голиков - О войне
- Без языка - Владимир Короленко - Русская классическая проза