Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Среди штурмовиков появляется все больше «критиканов», как их назвал Геббельс. Они недовольны и ворчат, что реакционеры хотят забрать всю власть, а потом расправиться с СА. В 17-м штандарте произошел интересный случай. Там штурмовики привезли в казарму несколько богачей, в том числе одного еврея. Штурмовики хотели получить с них деньги. Не прошло и часа, как явился командир штандарта и приказал немедленно освободить арестованных. Ребята послали его к черту. Тогда начальник обер-группы отправил на грузовиках сто человек из нашего штандарта, чтобы мы арестовали тех ребят. Наши парни отказались от такой работы! Тогда приехали СC с пулеметами, и штурмовикам пришлось освободить арестованных. Потом человек двадцать СА исчезли; их посадили в самый скверный лагерь – в Дахау.
Говорят, что запрещен прием новых людей в СА. Значит, кое-кто боится нашего усиления. Отчасти это правильно, потому что теперь в штурмовые отряды лезет всякий, кто хочет получить бесплатное питание. Кстати, деньги нам давать перестали, и, кроме койки и кормежки, мы ничего не получаем. Зато наши командиры живут припеваючи. Нам, простым штурмовикам, нечего и мечтать стать начальниками. Как бы ты ни отличился, все равно командирами назначают студентов, чиновников, сыновей богатых крестьян. Один из наших ребят метко сказал, что мы все – простое пушечное мясо.
Я думаю, что так просто это не пройдет. В конце концов Гитлер увидит, что так дальше не может продолжаться. Нас, СА, более миллиона, и мы скажем еще свое слово. Плохо только, что среди наших штурмовиков очень много таких типов, которые могут спокойно ломать людям пальцы и подвешивать их за ноги, даже не спрашивая, зачем это делается. Их интересует только жратва и выпивка: за коробку папирос они могут подколоть, а за несколько марок – убить кого угодно. Но, конечно, кроме них в СА есть много людей, которые думают так же, как и я.
25 июня 1933 г.
Вот уже две недели я нахожусь в качестве охранника в концентрационном лагере, и это, пожалуй, самые тяжелые недели моей жизни.
В лагере прежде, во время войны, держали военнопленных. Это большой двор, огороженный несколькими рядами колючей проволоки. Внутри четыре деревянных барака и один дом для охраны. Когда я приехал, в концентрационном лагере находилось около двухсот человек, в большинстве коммунисты. Было также несколько евреев, посаженных за клевету на германский народ, два католических попа, критиковавших во время проповеди «третью империю», и, наконец, несколько штурмовиков, посаженных в лагерь за саботаж.
Я явился к начальнику лагеря Люгеру и застал его за странным занятием: Люгер сидел в кресле, положив ноги на стол, и наблюдал, как какой-то пожилой человек ползает по комнате на четвереньках. На столе стояла бутылка шнапса и рюмка. Когда я вошел и представился, Люгер показал мне на ползавшего человека:
– Видишь, Шредер, этот скот писал в Америку, что у нас преследуют евреев; теперь он при мне пишет каждую неделю своим американским друзьям восторженные письма, в которых сообщает, что ему прекрасно живется. Для укрепления его здоровья я ему предписал каждый день ползать по-собачьи, полчаса не вставая, но он еще ни разу не вел себя благоразумно. Поползает минут десять – пятнадцать и свалится; тогда приходится делать ему массаж.
Я заметил, что старик начинает ползать все медленнее и медленнее. Люгер тоже это заметил и заорал:
– Ну, не валяй дурака!
Старик ускорил движения, но вдруг остановился и рухнул на бок. Бросившись к лежавшему на полу, Люгер начал бить его носком сапога. Потом он закричал:
– Шульце!
Пришел штурмовик, рослый парень с тупым лицом.
– Вынеси его проветриться, а не то он здесь портит воздух.
Шульце схватил еврея за воротник и потащил по лестнице.
– Вот упрямый парень, – сказал Люгер, – хоть убей, больше пятнадцати минут не хочет ползать. Но я его научу… У нас здесь, Шредер, как в санатории. Развлечений масса. Мы почти ежедневно устраиваем цирк. (Я только позже понял, о каком цирке говорил начальник лагеря.)
Потом Люгер сказал мне, что охранникам запрещено разговаривать с заключенными с глазу на глаз. На этом Люгер исчерпал свое наставление и отправил меня к заведующему хозяйством, чтобы тот взял меня на учет.
Через несколько минут я уже сидел в нижнем этаже дома, называвшегося казармой. Там находилось человек двадцать СА и еще человек десять было на постах. Народ мне не понравился: почти у всех были тупые и злые лица, у некоторых вид настоящих пьяниц. Я посидел с ними, потом вышел во двор. Во дворе увидел человек двадцать заключенных, занятых какой-то работой. Сначала я не понял, в чем дело, но когда подошел ближе, то очень удивился. Эти парни вытягивали из колодца тяжелый камень – весом полтонны. Когда его поднимали до края колодца, цепь опускалась, и камень падал обратно на дно. Вышедший со мной вместе штурмовик объяснил, что Люгер сам выдумал эту историю и называет это занятие «сизифовым спортом». Что это значит, не понимаю.
В другом конце двора арестованные были заняты другим делом: одна пара на носилках тащила песок и высыпала его в кучу, другая пара накладывала его в свои носилки и несла обратно. Оказывается, Люгер назвал эту работу «перпетуум мобиле».
Через несколько минут раздался свисток, и из казарм высыпали все СА. Один из них сказал мне, что сейчас начнется цирк. Из барака один за другим начали выходить заключенные, у всех были измученные, больные лица. Среди них были молодые и старики, рабочие и интеллигенты. Потом с лестницы, шатаясь, спустился Люгер. Он держал в руке здоровую плетку.
– Стройся! – заорал он.
Заключенные быстро выстроились в две шеренги.
– Смирно! Делай приемы! Приседай! Раз-два, раз-два! – Люгер все быстрее и быстрее кричал: – Раз-два!..
Люди едва успевали опускаться и подыматься, с лиц у них тек ручьями пот. Вдруг один из заключенных перестал приседать.
– Я больше не могу! – простонал он.
– Опять ты не хочешь заботиться о своем здоровье?
Люгер медленно подошел к стоявшему человеку и изо всей силы ударил его плеткой по спине, а потом рукояткой по лицу. Остальные заключенные все это время оставались на корточках. Я видел, как многие из них едва удерживались – у них дрожали колени. Потом
- Жизнь Константина Германика, трибуна Галльского легиона - Никита Василенко - Историческая проза
- Гулливер у арийцев - Георг Борн - Русская классическая проза
- Граница за Берлином - Петр Смычагин - О войне
- Султан и его враги - Георг Борн - Историческая проза
- Шаг за шагом - Иннокентий Омулевский - Русская классическая проза
- Огни на Эльбе - Георг Мириам - Историческая проза
- Когда наступит тьма - Жауме Кабре - Русская классическая проза
- Буря на Эльбе - Мириам Георг - Русская классическая проза
- Анания и Сапфира - Владимир Кедреянов - Историческая проза
- Записки террориста (в хорошем смысле слова) - Виталий Африка - О войне