Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако в последнее время привычка работать поздними вечерами вернулась. После смерти Каллена Иди плохо спала. Отчасти от горя – ей не хватало старого друга, – а отчасти от беспокойства о маяке и о том, в чьи руки он теперь попадет. Она не делилась тревогами с Рэйчел: у той полно было своих проблем, куда серьезнее. Но Иди боялась, что судьба маяка коснется и ее самой. Каллен открыл проход на холм для всех, чтобы местные жители могли приходить в книжный, но на самом деле холм был частной собственностью. И если Дора Маккриди дотянется до башни своими лапами, она первым делом закроет проход. А потом начнет застройку. Разумеется, холм не лучшее место для строительства. Но участок был большой, с хорошим видом и находился прямо за домом Иди. Что бы Маккриди ни задумала, вряд ли он останется тихим уголком, каким был, когда Иди сюда переехала.
Почему Каллен не составил завещание? Это казалось невероятной глупостью. Иди вырезала на дереве еще один изящный завиток, работая полумиллиметровым лезвием. Гладкая деревянная рукоятка была отполирована временем. Что бы подумал Дез, увидев ее сейчас? Пожалуй, ничего. Он никогда по-настоящему ее не замечал.
Она отложила резак и взяла другой, с чуть более широким лезвием. Пальцы не размыкались, застыв в предыдущем положении. Иди чертыхнулась, глядя на свою руку как на чужую; потянулась за бокалом, поднесла его к губам и только тогда поняла, что он пуст. Она снова выругалась и встала. По опыту она знала, что лучше не ставить бутылку рядом на стол, чтобы не опрокинуть ненароком и не залить всю работу.
Встав, Иди потянулась. Мышцы шеи затекли после долгого сидения в одном положении. Видимо, поэтому пальцы и свело: она слишком долго работала без перерыва. Неудивительно, что они болели, неудивительно, что затекли. Она подошла к столу, где оставила бутылку, – под окном, выходившим в сад. Посмотрела на свое отражение в окне, лицо, освещенное желтым отблеском свечи, контуры тела, вырисовывающиеся в более резком бело-голубом свете лампы. Сад она не видела, лишь свое отражение в темноте – призрачное, дрожащее; по-прежнему глядя на себя, она потянулась за бутылкой и опрокинула три свечи.
– Черт.
Иди попыталась поднять их. Подняла одну. А две другие покатились прямо по новой пачке японской бумаги ручной работы, которую доставили этим утром. Она еще не успела ее убрать. Тонкая бумага вспыхнула мгновенно; за долю секунды тончайшие, как паутинка, края обратились в черный пепел, а пламя разгоралось все сильнее.
– Черт. Черт!
Иди бросилась к раковине, но не смогла повернуть кран; руки не слушались, она не могла за него ухватиться, а когда наконец ей это удалось, вода полилась в испачканную чернилами фарфоровую раковину. Иди схватила большую кружку и тут же уронила ее в раковину; кружка разбилась вдребезги под струями напрасно льющейся воды. Ее охватила паника; пламя за спиной потрескивало и ревело, скоро оно дотянется до ее чернил и растворителей, и тогда…
Дверь, ведущая в сад, вдруг распахнулась.
– Отойдите!
Лишь когда фигурка пронеслась мимо, Иди узнала бездомную девушку. Джилли схватила полотенце с сушилки, намочила и накинула на пламя. Она принялась сбивать огонь. На Джилли было пальто Эзры, ее руки тонули в многочисленных складках рукавов, а она хлопала полотенцем по языкам пламени. Иди стояла, вжавшись спиной в сушилку. От шока она будто приросла к месту.
Когда все кончилось, в мастерской воцарилась холодная мертвая тишина, как после снегопада. Все заняло меньше трех минут. Иди взглянула на растрепанную девушку, вторгшуюся в ее пространство. Джилли окутывал едкий клубящийся дым, усилившийся, когда она принялась задувать оставшиеся свечи.
– Огонь и бумага, – в изумлении пробормотала девушка. – И большинство свечей даже без подсвечников!
Ее слова подтолкнули Иди к действию, и она тоже начала задувать огоньки. Видимо, поработать сегодня уже не получится. Она с трудом соображала, затекшие руки дрожали.
Когда они закончили, углы мастерской погрузились во тьму. Свет исходил только от лампы на верстаке Иди, которая освещала деревянный блок, притягивая взгляды обеих женщин.
– Что это? – спросила Джилли, словно сейчас это был самый уместный вопрос. – Что вы делаете?
Сначала Иди ничего не ответила. Затем потерла предплечье, словно надеясь остановить пульсирующую боль, расползающуюся по руке. Ночью всегда становилось хуже.
– Гравюра, – наконец ответила она.
– А зачем?
Иди взглянула на Джилли, подумав, что та над ней смеется, но было видно, что та говорит искренне. Джилли сунула руки в карманы громадного пальто Эзры, которое выглядело на ней как плащ-палатка.
– Я вырезаю рисунок на дереве, наношу чернила и делаю оттиск на бумаге. Получается гравюра. Вот, смотри.
Иди указала на стену, где висело крупное изображение маяка. Джилли повернулась и подошла ближе, чтобы разглядеть гравюру. Почти прижалась носом к стеклянной раме, следя глазами за каждой тонкой линией, за каждым мельчайшим надрезом.
– Это вы сделали?
– Да.
– Вырезали это на дереве?
– Нет. Это оттиск с линогравюры. Но процесс такой же. Послушай… – Иди наконец опомнилась. – Спасибо тебе. Что потушила пожар.
Джилли пожала плечами. Она по-прежнему смотрела на гравюру с маяком.
Тут у Иди промелькнула мысль.
– А как ты… как ты увидела пожар? Где ты была?
Джилли перестала разглядывать картину и замерла. А в следующую секунду обернулась.
– Проходила мимо вашей калитки. Увидела свет в окне, а потом… – Вынув руку из кармана, она жестом изобразила пламя.
Иди кивнула.
– Уже поздно, – сказала она. – А куда ты шла?
Лицо Джилли вмиг стало настороженным.
– А что?
– Рэйчел – управляющая из книжного магазина, знаешь ее? Она думает, тебе негде жить.
Девушка фыркнула и снова перевела взгляд на деревянную гравюру под лампой. А может, на лежавшие рядом тонкие острые инструменты.
– Извини, – сказала Иди, занервничав, – это меня не касается.
- Три корзинки с разными ягодами - Иван Рыбкин (И.В. Баранов) - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Грешник - Сьерра Симоне - Прочие любовные романы / Русская классическая проза
- Фарфоровая комната - Санджив Сахота - Русская классическая проза
- Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев - Русская классическая проза
- Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Свободная любовь - Лев Толстой - Русская классическая проза
- Шэрон Стоун - В поисках принца - Федор Раззаков - Русская классическая проза
- Женские истории - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Если бы ты был здесь - Джоди Линн Пиколт - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- И в горе, и в радости - Мег Мэйсон - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза