— Я прикажу привести коней, — предложил г-н де Ромёф.
Однако г-н де Шуазёль шагнул вперед, преградив г-ну де Ромёфу путь.
— Не покидайте их величеств, — попросил он. — Ваша миссия дает вам некоторую власть над этим народом, и дело вашей чести — позаботиться о том, чтобы ни один волосок не упал с головы короля и королевы.
Господин де Ромёф остановился.
Бийо пожал плечами.
— Хорошо, — проворчал он, — я сам схожу.
Он пошел было к дверям, но обернулся с порога и, насупившись, прибавил:
— Вы тут приглядите, а?
— О, не волнуйтесь, — с грубым хохотом отвечали столпившиеся в комнате люди; это означало, что в случае сопротивления пощады от них не будет.
И действительно, они дошли до такой степени раздражения, что способны были на насилие по отношению к членам королевской семьи, а кроме того, могли открыть огонь, если бы кто-нибудь попытался бежать.
Бийо даже не пришлось снова подниматься наверх.
Один из горожан следил из окна за тем, что происходило на улице.
— Вон лошади! — закричал он. — В путь!
— В путь! — не допуская возражения, подхватили его товарищи.
Король пошел первым.
За ним двинулся г-н де Шуазёль, подав руку королеве, потом — г-н де Дама́, он вел мадам Елизавету; затем — г-жа де Турзель с обоими детьми в окружении маленькой группы тех, кто остался верен королю.
Господин де Ромёф, как посланец Национального собрания и, следовательно, особа священная, лично отвечал за безопасность членов королевской семьи.
Однако справедливости ради следует отметить, что г-н де Ромёф сам нуждался в охране: уже распространился слух о том, что он не только неохотно исполняет приказы Собрания, но и способствовал — если не действиями, то бездеятельностью — бегству одного из преданнейших слуг короля, оставившего, как поговаривали, их величества только затем, чтобы передать г-ну де Буйе приказание прийти им на помощь.
Вот почему если поведение Бийо было встречено в народе ликованием и его готовы были признать единственным руководителем, то на г-на де Ромёфа, когда он появился на пороге дома, посыпались угрозы и оскорбления: «Аристократ! Предатель!»
Все стали рассаживаться по каретам в том порядке, в каком спускались по лестнице.
Оба телохранителя заняли свои места на козлах.
Пока они выходили на улицу, г-н де Валори обратился к королю:
— Государь, мы с моим товарищем просим у вашего величества милости.
— Какой милости, господа? — удивился король, не веря в то, что от него еще может исходить хоть какая-нибудь милость.
— Мы лишены счастья служить вам, государь, как офицеры и потому просим о милости занять места ваших лакеев.
— Моих лакеев? — переспросил король. — Но это недопустимо!
Однако г-н де Валори с поклоном заметил:
— Государь, в том положении, в каком ваше величество оказались, это место, по нашему мнению, составило бы честь принцам крови, тем более — простым дворянам, как мы.
— Ну хорошо, господа, — со слезами на глазах согласился король, — оставайтесь с нами до самого конца.
Вот каким образом молодые люди, словно оправдывая ливреи, надетые на них, и мнимые должности курьеров, снова оказались на козлах.
Господин де Шуазёль захлопнул дверцу кареты.
— Господа! — сказал король. — Я категорически приказываю отвезти меня в Монмеди. Форейторы! В Монмеди!
Но горожане ответили единодушным криком, таким громким, словно их было в десять раз больше:
— В Париж! В Париж!
В наступившей вслед за тем тишине Бийо указал острием сабли на дорогу, по которой надо было ехать.
— Форейторы! Дорога на Клермон! — приказал Бийо.
Карета тронулась.
— Призываю всех вас в свидетели, что надо мной совершается насилие, — заявил Людовик XVI.
После этого несчастный король, устав от попытки проявить волю, самой энергичной попытки из всех, какие он предпринимал до сих пор, откинулся в глубь кареты (он сидел между королевой и мадам Елизаветой).
Карета покатила дальше.
Спустя пять минут, когда она не успела проехать и двухсот шагов, позади раздались громкие крики.
Королева — то ли потому, что была ближе к окну, то ли вследствие своего темперамента — первой выглянула из окна кареты.
Однако почти в ту же секунду она отпрянула, закрыв лицо руками.
— О, горе нам! — вскричала она. — Они убивают господина де Шуазёля!
Король подался было вперед, но королева и мадам Елизавета удержали его и заставили сесть на место. Кроме того, карета только что свернула за угол и было уже невозможно разглядеть, что происходит в двадцати шагах от нее.
Вот как было дело.
Выйдя из дома г-на Соса, г-н де Шуазёль и г-н де Дама́ сели на коней, а вот почтовая лошадь г-на де Ромёфа исчезла.
Господин де Ромёф, г-н де Флуарак и аджюдан Фук отправились пешком в надежде раздобыть лошадей у драгунов или гусаров: либо забрать их у тех, кто, сохранив верность королю, захочет расстаться со своим конем, либо захватить лошадей, брошенных их хозяевами, большая часть которых браталась с народом и пила за здоровье нации.
Но, не проехав и пятнадцати шагов, г-н де Шуазёль, сопровождавший карету верхом на коне, замечает, что г-ну де Ромёфу, г-ну де Флуараку и г-ну Фуку грозит опасность: они вот-вот будут окружены, оторваны от кортежа и смяты в толпе.
Тогда он останавливается, пропускает карету вперед и, рассудив, что из этих трех человек, подвергающихся одинаковой опасности, г-н де Ромёф, принимая в соображение возложенную на него миссию, может оказать королевской семье наибольшую услугу, приказывает своему лакею Джеймсу Бризаку, идущему в толпе:
— Второго моего коня — г-ну де Ромёфу!
Стоило ему произнести эти слова, как в толпе происходит волнение, слышится брань, его окружают с криками:
— Это Шуазёль, один из тех, кто хотел похитить короля! Смерть аристократу! Смерть предателю!
Известно, как скоро во времена народных восстаний угрозы приводятся в исполнение.
Господина де Шуазёля стащили с седла, опрокинули на спину, и он исчез в страшном водовороте, который зовется толпой и из которого в эту эпоху смертельных страстей можно было выйти лишь разорванным в клочья.
Но в то же мгновение как он упал, на помощь ему бросилось пять человек.
Это были г-н де Дама́, г-н де Флуарак, г-н де Ромёф, аджюдан Фук и все тот же лакей Джеймс Бризак: у него отняли коня, которого он вел в поводу, руки его оказались свободны, и он мог помочь хозяину.
Завязалась ужасающая схватка, напоминавшая бой античных воинов (а в наши дни — арабов) вокруг окровавленных тел своих раненых или убитых товарищей.
