Форма входа
Читем онлайн Гоголь. Соловьев. Достоевский - К. Мочульский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Наступает время полного блаженства для Картузова. «Первая любовь Картузова была временем его высочайшего счастья». Он много раз заходит к Кармазиным, но его не принимают. Ему хочется чем‑нибудь «доказать свою любовь». В молчаливом и застенчивом человеке вдруг пробуждаются романтические и даже «хищные» чувства. Автор намечает разные подвиги Картузова: он стреляет из ружья, покупает медведя и повсюду водит его за собой, собирается полететь на воздушном шаре. Капитан начинает заботиться о своей наружности, франтит, помадится. Офицеры издеваются над ним и в его присутствии публично обсуждают его любовь к «амазонке». Однажды, чтоб подшутить над ним, они заставляют его в полной форме броситься в воду, уверяя, что одна из купальщиц тонет. Картузов, «спасая красоту», торжественно выносит из воды голую женщину. Его спрашивают, осмелился ли бы он прикоснуться к купальщице, если бы это была Кармазина. Он отвечает: «Она будет купаться не так, как все, не из купальни, а как‑нибудь особенно… Наверно, у них своя купальня обтянута бархатом». — «Да ведь бархат замочится», — возражают ему.
Он посылает своей даме любовные письма и стихи и всем об этом рассказывает. Достоевский записывает для себя подробный и тонкий анализ чувства Картузова.
«Картузов влюбляется непосредственно и вдруг таким процессом, что как будто это неминуемо, по–восточному, и иначе и быть не могло. Это даже собственно не влюбленность и не любовь, а только необходимое и неминуемое обожание. Началось оно с дамского седла буквально, и через седло (т. е. через красивость) прямо приписаны ей Картузовым все совершенства нравственные и физические до высочайшего идеала; но в этих совершенствах идеала, раз приписав их ей. Картузов не только не сомневается, но не может даже и подумать и допустить хоть краюшек мысли и сомнений… Главное его поразило: Амазонка. Должно быть, он мало, а может, и совсем не видал амазонок… Это в нем не мнение какое‑нибудь, не заключение, не убеждение, а нечто вроде веры, вроде положительного факта, который до того осязаем и положителен, что не только теряет возможность составить вопрос, но даже становится незаметен, так, например, можно жить в доме, перед которым на поляне четыре дерева, и, прожив год, не знать, сколько именно деревьев — четыре или три; или жить в Вевее, любоваться горами на другом берегу озера и не знать и даже ни разу не спросить себя, а каковы очертанья этих гор. Убеждение вполне дон–кихотовское, с той разницей, что Дон Кихот все‑таки создал себе вопрос из своего убеждения, иначе не нашел бы необходимости выехать на дорогу и защищать это убеждение копьем, а Картузов не предполагает и ни разу не подумал о возможности, что ктонибудь может не соглашаться с ее совершенством…»
«Картузов, будучи на высшей степени обожания, не находит ни малейшего неприличия ни в своем обожании, ни в поступках своих, т. е. стихах, и именно потому, что и не предполагает возможности жениться на ней, не допускает и краюшка мысли о равенстве с нею (но что стихи от него принять можно, потому что он капитан). Так что, когда случайно об этом заходит вопрос, он спокойно, без волнения и без всякого страдания даже разрешает, что он не достоин».
«Я дивился сначала, что Картузов так нецеломудрен, что несет свою любовь и страсть на обсуждение всех, но я понял, что тут очень много простодушия, уважения к другим, уважения к высокости своей страсти, а главное — была невозможность сопоставить себя, как равного, полное самомнение, как о низшем. Может быть, и некоторая досада и мщение на непризнававших его страсти Кармазиных».
Так намечена высокая любовь Дон Кихота: более вера, чем чувство, младенчески чистая и невинная. В грешном мире святыня этой любви вызывает глумление, искажается в комическом. «Не знающее себе цены прекрасное» осуждено на гибель. После посещения Кармазиных капитан живет в мире своей мечты; в их гостиной он мельком видел вазы и статуи, — и они осо–бенно поразили его воображение. Он мечтает о том, что у него будет квартира с вазами и статуями.
«Ужасно мечтателен. Некоторое время приходит ко мне дня два сряду с мечтами: квартира, вазы, ковры, несколько дорогих картин, одна статуя: вакханка ищет землянику. И сверх того: я делаю добрые дела… Вдруг вопрос: почему статуи голые?.. Скажите, если вакханка ищет землянику, почему зад голый?.. Вы думаете?.. Я думаю, что это только заявление поэтической мечты и более ничего»… Пришел, сел, молчал, спросил, встал и ушел. Курил беспрерывно… Картузов, которому дела нет до миллионов других, в восторге от ваз, картин у ней».
И автор прибавляет, что капитан, может быть, и видел вазы у Кармазиных, но преувеличил, а может быть, никаких ваз и не было, «все выдумал».
Наконец, Картузов приносит рассказчику свои стихи:
О, как мила она
Елизавета Кармазина,
Когда с знакомым на седле летает,
А локон ее с ветрами играет,
Или когда в церкви с матерью падает ниц
И зрится лишь румянец благоговейных лиц.
Тогда молюсь и трепещу и наслаждений желаю.
И ей вслед с матерью слезу мою посылаю.
А вот отрывок из другого стихотворения:
Отец с чинами в царской службе,
Семейный ангел жил в семье…
(Отец значительный по службе)
Имел детей. Но рифму я на е
Сыскать не мог, что не мешает нашей дружбе.
В письме к Кармазиной Картузов пишет: «Вы носите имя русской славы. Нося имя русской славы, вы, конечно, не приметили обожающего вас капитана Петра Картузова». И далее простодушно сообщает ей о своих надеждах и успехах по службе.
Картузов признается рассказчику, что письмо со стихами он уже отослал. Между ними происходит следующий диалог: «Я спрашиваю: разве он надеется?
— Нет, нет, я знаю, что мне невозможно. Невозможно!
— Зачем же вы пишете в письмах туда о жаловании, службе, надеждах и даже рисуете квартиру в маленьком домике?
— Так. Для игры и для простодушия. Я сам знаю, что это воображение. Так. Но меня тешит воображение. Я поминутно мечтаю: а что кабы можно?
— Но как же посылать‑то?
— А что? (Удивление.)…Да ведь это все правда, я ведь сам поминутно мечтаю, и ей надо принимать, что это одно только воображение.
— Но ведь это ей может быть неприятно?
— Не думаю.
— Но это скандал. Вы ее бесславите.
— Почему? Я заявляю всем, что влюблен, но не изъявляю претензий.
— Неприлично. Вы себя в фальшивое положение ставите.
— Чем?
— Да они вас шутом считают.
— Шуты и считают. А Елизавета Николаевна не может смеяться в насмешку. Если и засмеется, то каким‑нибудь божественным смехом. А, впрочем, пусть, если б даже и в насмешку: ведь я искренне пишу. Впрочем, что мне: наплевать на всех. Кроме, разумеется, Елизаветы Николаевны. Впрочем, я уверен, что тут этот подлец нагадил, оттого и смех.
— Сами‑то вы зачем же говорите, что «пламень и восторг»?
— Да ведь это сильное выражение.
— Пусть. Будьте объяты пламенем и восторгом, но об этом не говорят, как будто это и вам неведомо. Это сильнее.
— Почему?
— Вы точно ребенок. Вам все почему. Ну, потому, что коли уж сознали, значит, в вас натуральный‑то пламень уже поутих.
— Поутих. Гм. Я, встречаясь, буду говорить уважение, т. е., что уважаю вас одну.
— Пожалуйста, не прибавляйте, что вы одному графу не будете прикладываться. Да и вообще я бы вам советовал совсем не прикладываться и проходить мимо так.
— Нет, нет, нет, нет!.. Это значит, какие бы соображения и по службе не наполняли голову, несмотря на то — лишь раздастся призыв — и готов Картузов: уважение!»
Рассказчик не одобряет его стихов.
«Одно мне кажется дурно: это «с ветрами». Картузов вспыхивает: «Только подлец может этому дать другое значение».
О втором стихотворении он говорит: «Отец — это я, муж, а о рифме: это шутливый тон». И прибавляет: «Надо познакомиться с каким‑нибудь из поэтов».
«Заходил к Полонскому, оставил карточку. Хотя он и стоит на том, что он ничтожен и недостоин, а все же в письме делает предложение… Когда читает мне: «отец на службе», то после моих увещаний говорит: «Я мечтаю!» Но в то же время про брак думает. «А почему бы ей не выйти за меня? Единственно потому, что граф, но неужели она любит этого графа? Но он подлец».
«Вы хотите ее уведомить, что он подлец?» — спрашивает рассказчик. «Задумался, хотел писать письмо, но потом сказал: «Это невозможно».
«Если вразумлять Картузова, он слушает с удивлением и потом вдруг погрузится в задумчивость, в которой и потеряется… У него иногда вдруг отдельные сентенции после грустного раздумья: «Как это люди не умеют устроиться! Жили бы, любя друг друга, и находили бы в этом истинное счастье».
Вдруг задает вопрос: «Можно ли умереть от благородства души?»
Письма и стихи Картузова ходят по рукам. Офицеры устраивают шутовское совещание о его сердечных делах. «Комиссия» решает, что Картузов должен похитить свою прекрасную даму. Тот слушает внимательно, но не одобряет. Рассказчик, возмущенный этой сценой, уводит капитана из собрания.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Гоголь. Соловьев. Достоевский - К. Мочульский бесплатно.
Похожие на Гоголь. Соловьев. Достоевский - К. Мочульский книги
- Вера Церкви. Введение в православное богословие - Христос Яннарас - Религия
- Кризис воображения - Константин Мочульский - Религия
- Статус женщины-матери 21 века. Подвиг счастья - ЭЛЬМАРИЯ - Религия
- Путь ко спасению. Краткий очерк аскетики - Феофан Затворник - Религия
- Во что я верю - Франсуа Мориак - Религия
- Сочинения - Филофей Коккин - Религия
- Непостижимое. К христианским истокам - Дмитрий Герасимов - Религия
- Душевный лекарь. О пути христианина в современном мире - Дмитрий Семеник - Религия
- Грихастха-ашрам. Семейная духовная жизнь - Александр Хакимов - Религия
- Путь ко спасению - Феофан Затворник - Религия
