обтянутую платьем горничной грудь. Вот как специально! Хотя почему – как? Она специально!
– Там до вас пришли! – обронила Леська, не сводя с Мити бесстыдных глазищ.
– Кто? – очень хотелось потереть лицо, сгоняя со щек предательскую краску, но… чем тогда держать край перины?
– Паныч, – коротко и, в сущности, совершенно бессмысленно уведомила Леська.
Ее взгляд прошелся по Митиным всклокоченным волосам, по красным щекам, скользнул на плечи и особенно выразительно уставился на вцепившиеся в край перины пальцы. Кажется, горничная хихикнула. Усмешка в уголках губ точно пряталась!
Митя разозлился. Кто тут, по правилам если, стесняться-то должен? Краснеть, глаза опускать… Митя собрался: это все же нелегко было сделать… Пальцы точно окаменели, держась за край перины с такой силой, что чувствовались слежавшиеся комки пуха… Но у светского человека должна быть сильная воля!
Отчаянным усилием сохраняя маску невозмутимости, Митя отбросил перину.
И встал – да, встал! – и прошествовал к гардеробу мимо пялящейся на него Леськи, как… как мимо табуретки! Да-да! Безгласной, бессмысленной деревяшки, которая вот никак не может буравить ему спину пристальным… и вот даже голыми лопатками чувствуется – ехидным взглядом! И взгляд этот сползает вниз по позвоночнику – будто гусеница ползет, щекочась лапками! Ниже ползет… ниже… Так что мышцы поджимаются, как от холода…
– А паныч-то гарнесенькиииий! – у него за спиной мечтательно протянула Леська.
Митя замер, невольно передергивая лопатками.
– От николы такого красовитого паныча не видала! Прям як лялечка! Хиба шо носатенький…
Митя потянул из комода сорочку:
– Кто… носатенький?
– Так паныч же! – хмыкнула Леська, встряхивая головой, как гарцующая кобылка, и перекидывая косу на грудь. – Волосы – як листва осенняя, сам личиком нежный, як дивчина, хиба що нос…
– Йоэль? Йоэль Альшванг? Где он?
– Навить имя – як песня. Йоэээль… – Леська пропустила сквозь пальцы пушистый кончик косы и нагло-дразняще покосилась на Митю из-под ресниц. – В гостиной, где ж ему быть. Ожидают…
Йоэль здесь! Митя рванул к шкафу. Починенную старым Альшвангом сорочку на встречу с его племянником надевать нельзя… Значит, снова вот эту, единственную, уцелевшую от петербургского гардероба – пусть задумается альв, сможет ли сравняться со столичными портными. Кальсоны, брюки… ладно, сойдут вот эти… Роняя с ног домашние туфли, Митя ринулся в ванную. Счастье, что там хоть не было никого, иначе в нетерпении и ажитации дверь бы вынес, а окажись внутри тетушка… оба пали бы на месте от потрясения.
Митя торопливо плеснул в лицо пригоршню воды и уставился в зеркало на стене: щеки пылают, глаза сверкают… Надо взять себя в руки, иначе этот Йоэль решит, что может ставить свои условия. Подрагивающими руками принялся укладывать влажные волосы. Взмах расческой… Вот так, тщательно, волосок к волоску, чтоб и мысли ни у кого не явилось, что он спешил! На ходу застегивая манжеты сорочки, Митя ринулся обратно в комнату и…
– Ай! Ты все еще тут? – чуть с размаху не врезался в застывшую посреди комнаты Леську. Предки, он про нее вовсе забыл! – Чаю господину Альшвангу предложи!
Губы у Леськи дрогнули, в глазах… в глазах, кажется, заблестели слезы, и глухим от обиды голосом она пробубнила:
– Да уж не первый день в вашем доме-то служим, кой-какое обхождение выучили! – ринулась к дверям и пропала.
Митя раздраженно дернул плечом – не до нее! – и принялся торопливо застегивать жилет. Сюртук, конечно, ужасный, но… вещи хотя бы гармонируют между собой. Оскорбить вкус альва было бы… неприятно. Уж он-то знает, как Лорды Холмов умеют смотреть словно бы сквозь человека.
Митя шумно выдохнул, поправил воротник и пристально, даже угрожающе уставился на себя в зеркало. Спокойствие, сдержанность, отстраненность… Даже если поджидающий внизу альв и впрямь происходит от Высших Лордов… он всего-навсего еврейский портной! И он сошьет Мите новый гардероб! И может даже, через него удастся продать драккар трофейного железа. Митя заторопился к лестнице, изо всех сил стараясь не бежать по ступенькам сломя голову.
– Маэстро Йоэль! Рад видеть вас… – медленно, спокойно, размеренно… Не бежать, не мчаться, не… Не спотыкаться!
Изогнувшись самым что ни на есть соблазнительным образом, Леська наливала чай в тончайшую, будто из бумаги сделанную чашку хинского фарфора. Этот чайный набор тетушка губернаторше подавать велела! Чай был терпким и пах травами и медом, мед в розетке – золотистым, масло – ярко-желтым, а булочки от Георгии – наверняка еще теплыми. Митя судорожно поджал живот в страхе, что тот разразится голодной руладой.
– Благодарю, милая… – голосом томным, как стекающий с ложечки мед, протянул альв, когда Леська, отставив для красоты мизинец, подала ему чай.
Тонкие пальцы альва, от изящества которых даже прекрасные Внучки Лели-Любви захлебнулись черной завистью, приняли чашку, выдающийся шнобель зашевелился, вбирая запахи, но неприятное это шевеление мгновенно забылось, стоило альву сверкнуть на Леську благодарной улыбкой. Горничная покраснела, побледнела, выпятила грудь и принялась теребить пушистый кончик косы.
Митя неожиданно почувствовал острый укол ревности – еще бы понять к кому! К своей горничной… или к своему портному? Почти своему…
– Здравствуйте, господин Меркулов-младший… Простите великодушно, вы, наверное, еще не завтракали… – Альв весь был юность, невинность, лучезарность. – Быть может – составите мне компанию? – Жестом плавным, как приглашение к танцу, он повел над подносом.
Компанию? Завтракать… с портным? Логичное продолжение светского знакомства с сапожником и лавочником. Но если этот портной и впрямь из Лордов Холмов…
Йоэль непринужденно откинулся на спинку кресла и наблюдал: как исследователь особенно любопытного жука. Идеально очерченные губы кривились чуть презрительно, неидеальный нос едва заметно морщился… было ясно, что все Митины сомнения для альва – открытая книга.
– А впрочем… Не будем затягивать! – Он поднялся, подхватывая саквояж. – Здесь изволите примерку делать или в вашу комнату проследуем?
– Проследуем… – приторможенно, как битый автоматон, согласился Митя. – В комнату…
– Та вы ж, паныч-евреич, навить чаю не попили! – возмутилась Леська и подхватила поднос. – Я виднесу!
Они покинули гостиную и торжественной процессией проследовали через весь дом: сперва Митя, следом – мягкой, крадущейся походкой лесного хищника – Йоэль с саквояжем и последней преисполненная важности Леська с подносом.
Поднос она водрузила на стол в Митиной комнате и застыла, скромнейше сложив руки на переднике и косясь на альва бедовым взглядом.
– Снимайте… это… – скомандовал альв, наскоро оглядывая комнату.
Митя не мог отделаться от мысли, что хоть его комната больше и богаче обставлена, в сравнении с каморкой альва она – воплощение дурновкусия.
– Сюртук?
– Если это можно так назвать. – На сей раз альв поморщился совершенно открыто, что при его носе выглядело даже угрожающе. – Милая, благодарю за чай… А теперь ступайте, не стоит смущать вашего молодого господина.
Физиономия Леськи стала несчастной, она с мольбой на поглядела на альва, полоснула негодующим взглядом Митю и, гневно взмахнув косой, вымелась за дверь, бормоча сквозь зубы:
– Ой, и чего я там не видела?
– Как мило… – обронил Йоэль, открывая саквояж.
«Мы… у нас с ней ничего…» – хотел запротестовать Митя. Порыв удалось подавить лишь отчаянным усилием воли. Оправдывающийся всегда жалок, и уж точно он не должен оправдываться перед своим портным… своим же, да?
– Ну-с, приступим! Извольте снять и жилет тоже и стать поближе к свету! Руки в стороны, будьте любезны…
Йоэль вытащил из саквояжа мерную ленту и обошел торчащего посреди комнаты Митю, будто столб. Митя невольно попытался оглянуться – присутствие альва за спиной тревожило.
– Не вертите головой… – равнодушно обронили из-за спины. – Что вы, право, как первый раз у портного…
Митя зло закусил губу: да, светский человек, шьющий новый гардероб, не стал бы вертеться, как непоседливый ребенок, но… если альв что-то задумал… если решил от него избавиться… что стоит сзади набросить и затянуть хоть ту же мерную ленту.
Митя невольно
