более, ну, что он такого сделал, чего раньше не случалось? Привел женщину в ваш дом? Так ты извини, но ты сама освободила территорию, развязала мужику руки. Я тебе сразу сказала, что твой уход из дома – это глупость несусветная! Или у тебя выбора не было? Верка, ты же нам так ничего толком и не рассказала.
«И не расскажу». Вера криво улыбнулась и ничего не ответила. Да, если бы не та неделя в Таиланде, неделя чистого, ничем не замутненного счастья и любви, она бы сама подтвердила – конечно, глупость, конечно, несусветная! Но рассказать сестрам об этих безумных днях и ночах было невозможно. А без этого было невозможно объяснить, почему она не могла больше мириться с любовницами мужа. Хотя если бы он тогда сразу же приехал, уговорил, поклялся…
– Знаете, девочки, я, когда уходила, была уверена, что насовсем. Но теперь понимаю, если бы Сережа захотел меня вернуть… тогда это было возможно.
– Тогда? – выразительно повторила Люба. – То есть было еще что-то и потом? Мы опять чего-то не знаем?
– Ну, это как раз я могла и раньше рассказать, просто не хотелось. Противно. – Вера откашлялась и продолжила, медленно, старательно подбирая слова: – Смешно, но я даже число помню, десятое февраля. Я тогда приболела немного: так, ничего страшного, обычный вирус где-то цепанула. Температура небольшая, головная боль – пару дней отлежаться и никаких проблем. Но у меня же больничный копеечный, так что потопала я на работу. Вернулась совсем никакая, а завтра снова к семи… В общем, Вовка решил поговорить с отцом. Может, надеялся уговорить его помириться, попробовать как-то вернуть все, а может, просто денег попросить – не знаю. Мне он так ничего и не сказал. Ну, а поскольку дома, скорее всего, рядом с отцом будет Полли, Вовка пошел к нему на работу. А там вахта, пропускная система. Они позвонили Сергею в офис: дескать, мальчик пришел, говорит, что сын… и получили ответ, что господина Карташова сегодня на месте нет, поэтому пусть его сын идет домой.
– Так, может, его и правда не было? – тихо спросила Люба. – Мало ли, какие дела?
– Володя машину Сережину на стоянке видел. Он решил, что это секретарь чудит, или напутали там чего. А он ведь раньше там бывал и знал, куда окна Сережиного кабинета выходят. Там стоянка открытая, можно с улицы подойти, вот Володя и встал около машины прямо под Сережиными окнами.
– А чего просто не позвонить было? – удивилась Надя. – Набрал номер, сказал: «Папа, я внизу, скажи, чтобы пропустили».
– Ты не поняла. – Люба даже не повернулась к ней, она напряженно смотрела на старшую сестру. – Сергей не отвечал, так ведь?
Вера кивнула:
– Он сбрасывал звонок. Так что Володька не придумал ничего лучше, чем вот так подежурить около машины.
– Но Сергей мог не знать. – Люба все так же не сводила с нее глаз. – Совещание какое-нибудь или с бумагами работал, по сторонам не глядел.
– Мог, – спокойно согласилась Вера. – Только он знал. Володя видел, как он несколько раз подходил к окну. Зима же, темнеет рано, а в кабинете свет горит… Потом мне позвонили с вахты. Я только с работы пришла: сама еле живая, а тут еще Вовки нет. Павлику он ничего не сказал, куда бежать – непонятно, но я даже в панику удариться не успела, как звонит тетка какая-то. Вы, говорит, Вера Степановна Карташова? Тут ваш мальчик уже третий час на улице стоит, замерз, наверное. Вы бы пришли, забрали его… А вход в офис и окна вахты совсем с другой стороны. Да и откуда эта тетка могла бы знать мой номер телефона и как меня зовут? Только если это Сергей попросил позвонить.
– Подожди, подожди. – Надя зажмурилась и потрясла головой. – Ты хочешь сказать, что Вовка в феврале месяце, когда на улице был страшный дубак, три часа стоял у Сереги под окном, и тот смотрел на него и ничего не делал?
– Ну, почему ничего не делал. Он подходил к окну, отгибал занавеску, выглядывал, а потом снова задергивал.
– Ага. То есть у него… то есть он… Вер, я бы его убила.
– Я бы тоже убила, но мне надо было сначала Володьку оттуда увести. А потом лечить, он же простудился, я боялась, что воспаление легких будет. А потом… потом перегорело все. Убивать уже не хочу. Но и видеть больше не хочу и даже думать о нем. Поэтому просто пошла и заявление на развод подала.
– А как Вовка это пережил? – спросила Люба.
– Сначала совсем плохо было. Когда я пришла, он расплакался. Но ничего мне не стал рассказывать. А пока болел, вообще молчал. Ну, не совсем, простые вещи какие-то говорил – жарко, холодно, голова болит, чаю не хочу… Потом я все-таки кое-какие подробности из него вытянула. Сейчас вроде ничего, отошел, выглядит нормально. Даже не такой хмурый стал, но про отца больше не вспоминает совсем. Павлик, тот часто что-нибудь такое щебечет про папу, а Володя словно вычеркнул Сергея, как будто его и не было никогда.
– Да-а… – Надя снова потрясла головой. – Когда, ты говоришь, развод должен быть?
– Чуть меньше месяца осталось.
– Ага. Ты мне документы приготовь, я скопирую и покажу умным людям.
– Не поняла. Откуда у тебя взялись умные люди, которые в разводах понимают?
– А ты не помнишь? У Женьки же сестра троюродная, Наталья, в Октябрьском суде секретарем работает. Вот пусть и посоветует, как лучше действовать. А то начнут затягивать – еще месяц на примирение, потом еще… Рассмотрение в каком суде будет?
– Как раз в Октябрьском.
– Так это же здорово! Раз у нас там, можно сказать, свой человек есть, то вообще проблем не будет. И давай так, я с тобой на заседание пойду, поприсутствую. Адвокат у тебя кто? Вы встречались уже?
– Да я как-то без адвоката, зачем? Дело-то простое, развестись без претензий.
– Что значит «без претензий»? Это у Сергея претензий, может, и нет, а у тебя очень даже солидные имеются претензии!
– Как минимум на хорошие алименты, – подала голос Люба. – На двоих детей положено треть зарплаты, я точно знаю. Тридцать три и три десятых процента! Никаких мирных договоренностей, никаких согласований, только автоматические отчисления через бухгалтерию, без разговоров!
– Да у него через бухгалтерию чуть ли не минимальная зарплата проходит, – отмахнулась Вера. – Разговоров будет больше, чем денег.
– С паршивой овцы хоть шерсти клок, – не согласилась Надя. – И вообще, Вер, ты что, спишь в оглоблях? Ты же имеешь право на половину имущества… ой-ей,
