Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если это не выгорит, – прибавила она с тем же хладнокровием, – у меня отнимут все. Закопайте это где-нибудь в горах; быть может, наступит день, когда этим ограничатся все мои средства.
Она подала ему стеклянный футляр в красном сафьяновом чехле, наполненный золотом и драгоценностями.
– Теперь уходите, – сказала она ему.
Она поцеловала детей, младшего – два раза. Жюльен стоял не двигаясь. Она ушла быстрыми шагами, даже не взглянув на него.
С той минуты, когда господин де Реналь вскрыл анонимное письмо, жизнь его сделалась ужасной. Он не волновался так со времени дуэли, случившейся в 1816 году, и нужно отдать ему справедливость, что тогда перспектива получить пулю была ему приятнее его теперешнего состояния. Он рассматривал письмо со всех сторон. «Не женский ли это почерк? – спрашивал он себя. – Но какая же женщина могла его написать? – Он перебирал в уме всех знакомых дам в Верьере, но ни на одной не мог остановить своих подозрений. – Или мужчина сочинил это письмо? Но какой мужчина? – Снова он колебался; ему завидовали, и, без сомнения, большинство его знакомых питало к нему ненависть. – Надо посоветоваться с женой,» – сказал он себе по привычке, поднимаясь с кресла.
Он встал, но тут же воскликнул, ударив себя по голове: «Боже мой! да ее-то я и должен особенно остерегаться; она – теперь мой враг». И слезы брызнули у него из глаз от злости.
Как бы по справедливому возмездию за сухость души, олицетворяющей всю провинциальную мудрость, два человека, которых в этот момент господин де Реналь боялся больше всего, были его самыми близкими друзьями.
«Кроме них, у меня, может, наберется еще десяток приятелей, – и он перебрал их в уме, оценивая степень участия, которое мог ожидать от них. – Всем! всем! – воскликнул он в бешенстве, – мое несчастье доставит величайшее удовольствие». К счастью, он воображал, что все ему завидуют, и не без основания. Кроме его великолепного городского дома, который король *** осчастливил навеки, переночевав в нем, он владел еще прекрасным замком в Вержи. Фасад его был выкрашен белой краской, а окна закрывались прекрасными зелеными ставнями. На мгновение его утешила мысль об этом великолепии. Ведь его замок был виден на три или четыре лье, к великой досаде владельцев всех соседних домов, называемых «замками», которые стояли серые, потемневшие от времени.
Господин де Реналь мог рассчитывать на сочувственные слезы лишь одного из своих друзей, приходского церковного старосты; но этот дурак плакал из-за всего. И, однако, этот человек был его единственной надеждой.
«Какое несчастье можно сравнить с моим? – воскликнул он в бешенстве. – Какое одиночество! Возможно ли! – думал этот человек, поистине достойный сожаления, – возможно ли, что в моем несчастье у меня нет друга, чтобы посоветоваться? Ибо я теряю голову, я чувствую это! Ах! Фалькоз! ах, Дюкро!» – воскликнул он с горечью. Это были имена двух друзей детства, которых он оттолкнул своим высокомерием в 1814 году. Они не были знатного рода, и он счел нужным изменить тон равенства, который установился между ними с детства.
Один из них, Фалькоз, умный и душевный человек, занимавшийся торговлей бумагой в Верьере, купил в главном городке департамента типографию и начал издавать газету. Конгрегация решила его разорить. Газету его запретили, лишили его прав типографа. В этих печальных обстоятельствах он попробовал обратиться к господину де Реналю впервые за десять лет. Мэр Верьера счел нужным ответить подобно древнему римлянину: «Если бы королевский министр удостоил меня чести спросить совета, я бы сказал ему: разоряйте без сожалений всех провинциальных типографов и введите на типографию такую же монополию, как на табак». Это письмо к близкому другу, которым в свое время восхищался весь Верьер, господин де Реналь вспоминал теперь с отвращением. «Кто бы мне сказал, что в моем положении, с моим состоянием, при моих орденах, я когда-нибудь буду в этом раскаиваться?» Он провел ужасную ночь, то негодуя сам на себя, то на все его окружающее; к счастью, ему не пришло в голову следить за женою.
– Я привык к Луизе, – говорил он, – она знает все мои дела; если бы завтра я получил возможность вновь жениться, я не знал бы, кем ее заменить. – И он стал утешать себя мыслью, что жена его невинна; эта точка зрения не ставила его в необходимость выказывать характер – вообще устраивала его; ведь мало ли на скольких женщин клевещут!
«Вот еще! – воскликнул он вдруг, судорожно забегав по комнате, – неужели я потерплю, словно я какое-нибудь ничтожество, какой-нибудь голяк, чтобы она издевалась надо мною со своим любовником? Неужели я допущу, чтобы весь Верьер смеялся над моим мягкосердечием? Чего только не говорили о Шармье (это был муж, явно обманываемый)? При его имени не начинают ли все улыбаться? Он хороший адвокат, но кто при этом заикается о его таланте? А! Шармье, говорят: Шармье де Бернар, – называют его именем человека, который его опозорил.
Слава Богу, – говорил господин де Реналь немного спустя, – что у меня нет дочери, и наказание, которому я подвергну мать, не повредит положению моих детей; я могу поймать этого малого с моей женой и убить их обоих; в этом случае трагизм положения заслонит собою всю смешную сторону. – Эта мысль ему понравилась, он стал ее обдумывать во всех подробностях. – Уголовное положение за меня, и, что бы ни случилось, наша конгрегация и мои друзья присяжные меня спасут. – Он осмотрел свой охотничий нож, который показался ему очень острым; но мысль о крови пугала его. – Я могу поколотить этого нахального наставника и выгнать его; но какой шум это наделает в Верьере и даже во всем департаменте! После запрещения газеты Фалькоза, когда его главный редактор вышел из тюрьмы, я содействовал тому, чтобы он потерял свое место в шестьсот франков. Говорят, что этот писака осмелился снова появиться в Безансоне; он может так ловко опозорить меня, что окажется невозможным притянуть его к суду!.. Наглец такого нагородит, чтобы доказать, что сказал правду. Человека из хорошей семьи, поддерживающего свое положение, как я это делаю, ненавидят все плебеи. Я увижу свое имя в этих ужасных парижских газетах; о Господи! какой позор! видеть древнее имя де Реналя втоптанным в грязь… Если я поеду когда-либо путешествовать, придется переменить фамилию; как! отказаться от имени, в котором гордость и моя сила! Какое безмерное несчастье!
Если я не убью свою жену, а только с позором выгоню ее, то в Безансоне у нее есть тетка, которая передаст ей из рук в руки все свое состояние. Моя жена отправится в Париж с Жюльеном; это узнают в Верьере, и я еще раз окажусь в дураках».
Наконец несчастный человек заметил по бледному мерцанию лампы, что светает. Он пошел в сад слегка освежиться. В этот момент он почти решил не поднимать скандала, в особенности ради того, чтобы не доставить такого торжества своим добрым верьерским друзьям.
Прогулка по саду слегка успокоила его. «Нет, – воскликнул он, – я не лишу себя жены, она мне слишком нужна». Он с ужасом представил себе, что станется с его домом без жены; его единственная родственница, маркиза Р… была старая, глупая и злая женщина.
Конец ознакомительного фрагмента.
- Удольфские тайны - Анна Радклиф - Проза
- Любовь по-французски - Коллектив авторов - Проза
- Пустыня - Жан-Мари Леклезио - Проза
- Стриженый волк - О. Генри - Проза
- Факультет чудаков - Геннадий Гор - Проза
- Садоводы из 'Апгрейда' - Анастасия Стеклова - Рассказы / Научная Фантастика / Проза / Русская классическая проза
- Записки бойца Армии теней - Александр Агафонов-Глянцев - Проза
- Маленький человек - Джон Голсуорси - Проза
- Наши зимы и лета, вёсны и осени - Мария Романушко - Проза
- Проданная замуж - Самим Али - Проза