— Сударь! Сударь! — в ужасе вскричала королева. — Откуда вам все это известно?
— От тех же людей, которые мне рассказывают, о чем говорится в письмах вашего величества.
— Неужели мы даже думать ни о чем не можем без того, чтобы наши мысли сейчас же не становились известны?
— Я вам уже сказал, ваше величество, что европейские монархи опутаны невидимой сетью, благодаря которой всякое сопротивление бесполезно. Не противьтесь, ваше величество: примите те идеи, что вы пытаетесь отринуть, и сеть обратится в броню; те, кто вас ненавидит, станут вас защищать, а угрожающие вам кинжалы превратятся в шпаги, готовые поразить ваших врагов!
— Вы забываете, что те, кого вы называете нашими врагами, на самом деле наши братья-монархи.
— Ах, ваше величество! Да назовите же хоть раз французов своими детьми, и вы увидите, как мало для вас значат ваши братья в политике и дипломатии! Кстати сказать, не кажется ли вам, что все эти короли, все эти государи отмечены роковой печатью, печатью безумия? Начнем с вашего брата Леопольда, одряхлевшего в сорок четыре года; вместе со своим тосканским гаремом он перевезен в Вену и разжигает свои угасающие способности убийственными возбуждающими средствами, которые он сам себе готовит… Вспомните Фридриха, взгляните на Густава; один — мертв, другой умрет, не оставив наследника (всем известно, что наследник шведского престола — сын Монка, а не Густава…). Взгляните на короля Португальского с его тремястами монашками… Взгляните на короля Саксонского с его тремястами пятьюдесятью четырьмя внебрачными отпрысками… Посмотрите на Екатерину, эту северную Пасифаю, которой и быка будет мало, у нее в любовниках состоят три армии!.. Ах, ваше величество, ваше величество, неужели вы не видите, что все эти короли и королевы идут в бездну, в пропасть, к самоубийству, а вы, если бы только вы захотели!.. Вместо того, чтобы идти вместе с ними к самоубийству, в пропасть, в бездну, вы стали бы владычицей мира, вы стали бы во главе всемирной монархии!
— Почему же вы не скажете всего этого королю, господин Жильбер? — неуверенно спросила королева.
— Да говорил я ему. Боже мой! Но у него, как и у вас, тоже есть дурные советчики, они и разрушили то, чего мне удалось добиться.
Он продолжал в невыразимой печали:
— Вы пользовались услугами Мирабо, теперь пользуетесь услугами Барнава; после них вы точно так же будете пользоваться моими услугами, вот и все.
— Господин Жильбер, подождите меня здесь… — попросила королева. — Я зайду на минуту к королю и сразу же вернусь.
Жильбер поклонился; королева прошла мимо него и вышла в дверь, что вела в комнату короля.
Прошло десять минут, четверть часа, полчаса; наконец дверь отворилась, но не та, через которую вышла королева.
Это был придверник. Беспокойно оглядевшись, он подошел к Жильберу, сделал масонский знак, вручил письмо и удалился.
Жильбер вскрыл письмо и прочитал следующее:
«Ты попусту теряешь время, Жильбер: в эту самую минуту король и королева принимают прибывшего из Вены г-на де Бретёйля, который привез им следующий политический план:
“Сделать из Барнава второго Мирабо; выиграть время, присягнуть на верность конституции, выполнять ее буквально, дабы показать, что она неисполнима. Франция остынет, соскучится; французы — народ легкомысленный, они увлекутся какой-нибудь новой модой, и разговоры о свободе стихнут сами собой.
Если увлечение свободой все-таки не кончится, то будет тем не менее выигран целый год, а через год мы будем готовы к войне”.
Оставь же этих двух обреченных людей, которых еще называют смеха ради королем и королевой, и сейчас же отправляйся в госпиталь Гро-Кайу; там ты найдешь умирающего, менее безнадежного, чем они; возможно, тебе удастся его спасти; этих же двоих ты не спасешь, а вот тебя они увлекут за собой в бездну!»
Подписи не было; но Жильбер узнал почерк Калиостро.
В это время вошла г-жа Кампан, на сей раз через ту же дверь, в какую вышла королева.
Она передала Жильберу записочку, составленную в следующих выражениях:
«Король просит г-на Жильбера представить в письменном виде политический план, который он только что изложил в разговоре с королевой.
Королеву задержало неотложное дело, она весьма сожалеет, что не может вернуться к г-ну Жильберу; ему не следует ее ждать».
Жильбер прочел, на минуту задумался и, покачав головой, прошептал:
— Безумцы!
— Не угодно ли вам, сударь, что-либо передать их величествам? — спросила г-жа Кампан.
Жильбер протянул камеристке только что полученное письмо без подписи.
— Вот мой ответ! — промолвил он и вышел.
XXI
НИ ГОСПОДИНА, НИ ГОСПОЖИ!
Прежде чем последовать за Жильбером в госпиталь Гро-Кайу, куда призывают его заботы о незнакомом больном, порученном ему Калиостро, бросим последний взгляд на Учредительное собрание — оно вот-вот завершит свое существование после принятия конституции, от которой зависит сохранение королем своих полномочий, — и посмотрим, какую выгоду извлечет двор из этой роковой победы 17 июля (за которую два года спустя заплатит жизнью Байи). Мы вернемся к героям этой истории, кого мы на время упустили из виду, когда их подхватил вихрь политических событий: мы должны были показать читателям силу тех уличных волнений, в которых отдельные личности уступают место толпе.
Мы видели, какой опасности подвергался Робеспьер; лишь благодаря вмешательству столяра Дюпле ему удалось избежать гибельного триумфа — им могла обернуться его популярность.
Пока он ужинает в семейном кругу в небольшой выходящей во двор столовой в обществе главы семейства, его супруги и двух дочерей, друзья Робеспьера, узнав об угрожающей ему опасности, беспокоятся за его судьбу.
В особенности это относится к г-же Ролан. По-настоящему преданная друзьям, она забывает о том, что ее видели и узнали, когда она стояла на алтаре отечества, и потому подвержена не меньшему риску, чем остальные. Для начала она укрывала у себя Робера и мадемуазель Керальо; потом, узнав, что Национальное собрание должно той же ночью составить обвинительный акт против Робеспьера, она отправляется в Маре, чтобы предупредить его. Не застав Робеспьера дома, она идет на набережную Театинцев к Бюзо.
Это один из поклонников г-жи Ролан; она знает о своем влиянии на этого человека и решает к нему обратиться.
Он сейчас же пишет записку Грегуару. Если в Клубе фейянов на Робеспьера станут нападать, его будет защищать Грегуар; если на Робеспьера станут нападать в Собрании, там его защитит сам Бюзо.
