Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Даже Мандель иногда пресыщалась. Марго Ветровцова вспоминает, что ее первая встреча с Мандель произошла, когда она выходила обнаженной после душа. Мандель заметила: «Видеть больше не могу голых женщин!»11.
Элла Лингенс-Райнер отметила, что сексуальная ревность Марии к молодым девушкам была очевидной. «Она не уставала придумывать новые и непристойные способы завязывания платков, велела делать монашеские прически, ненавидела всех заключенных женщин, которые были относительно хорошо одеты, и особенно она ненавидела нашу очень привлекательную еврейку, главного врача»12.
В Аушвице I и Аушвице III (Буна-Моновиц) были построены бордели, и Мандель было поручено укомплектовать эти заведения проститутками13. Некоторые заключенные, например, Герман Лангбайн, считают, что Мандель строго следила за тем, чтобы те, кто приходил в бордель, делали это добровольно14.
Хелен Тихауэр вспоминает, как Мария читала лекции женщинам, опытным проституткам из Германии, которые добровольно шли на эти должности. Мандель заявила, что им должно быть стыдно за себя, что она никогда бы не посоветовала им этого делать. Что теперь у них есть шанс стать хорошими немецкими женщинами15. «Она [Мандель] была очень нравственной, старалась быть хорошей женщиной. Порядочной женщиной, чтобы убедить других женщин отказаться от проституции»16.
Глава 36
Перерыв, чтобы отдать должное мужеству уцелевших
По иронии судьбы то, что случилосьсо мной в семнадцать лет, определило мою жизнь.
Зофия Циковяк1
Ни один человек, побывавший в лагерях, никогда полностью их не покидал.
Ни один человек, переживший Аушвиц, не исцелился от последствий зла раз и навсегда.
Хельга Шнайдер, дочь бывшей надзирательницы2
Читая многочисленные свидетельства о зверствах и страданиях, можно потерять способность воспринимать реальные физические и эмоциональные страдания женщин от действий Марии. Это отстранение или оцепенение быстро проходит, если поговорить непосредственно с теми, кто столкнулся с ее жестокостью.
Несколько женщин, переживших Аушвиц, согласились поделиться воспоминаниями о Мандель. Их реакции и биографии столь же различны, как и истории, которые они описывают; их мужество и готовность заново пережить этот опыт полны глубины и смирения. В этих интервью оживают кошмары и пробуждаются жгучие чувства, которые все еще свежи спустя шесть десятилетий. Внешне женщины разные, но у всех на руках вытатуированы номера.
Одна сногсшибательная женщина появляется на пороге после того, как ее позвал муж; и в восемьдесят девять лет она все еще красива, перламутровые пуговицы на ее рубашке – произведение искусства. Даже номер, вытатуированный на ее теле, маленький и аккуратный. Она работала секретарем в лагерном управлении и признается, что, если бы не ее красота, она бы не уцелела. Ее самым ярким воспоминанием о лагере является то, как она тайком плюнула в еду нацистскому надзирателю в кабинете.
Другая уцелевшая – маленькая, бдительная, энергичная, осторожная женщина. Ее глаза полны любопытства и тревоги, на руке – большая и неряшливая татуировка. «Мы прибыли одними из первых, и у женщин не было опыта». Она может говорить с нами лишь коротко, пока воспоминания не начинают захлестывать ее. Она – живой пример того, как тяжело вновь переживать эти воспоминания и как необыкновенно мужественны выжившие. И когда она сворачивается калачиком, будто раненый зверь, мы быстро уходим, чтобы не усугублять ее боль и отчаяние.
Некоторые уцелевшие рады возможности поделиться своими воспоминаниями, и одна из них, худощавая женщина с рыжевато-каштановыми волосами и проницательными карими глазами, тепло приветствует нас. Эта женщина блестяще образованна, начитанна и раньше работала библиотекарем. Она живет в большом многоквартирном доме, где вдалеке слышны звуки скрипки. Сначала она много смеется и быстро начинает подробно рассказывать все, что помнит о Мандель; почти тридцать минут без остановки, словно поток сознания.
Затем, внезапно, она отключается. Настроение в комнате меняется, мрачнеет, она становится хмурой и немногословной. Она резко просит закончить интервью, ей нужно «принять лекарство». Наша встреча заканчивается печально: она прогоняет нас из своей квартиры, говорит нам убираться подальше и побыстрее!
Одна из уцелевших, которая в последующие годы станет мне близкой подругой и истовой защитницей памяти о лагерях, вела себя совершенно по-другому во время своего первого интервью. Она замкнута, застенчива, не стремится откровенничать. У нее красивое лицо: высокие скулы, на лице не так много морщин, чистые белые волосы и нежная улыбка, от которой наши сердца обливаются кровью.
Несколько раз прервав интервью, она удаляется на кухню, чтобы собраться с мыслями. Потом мы успокаиваем ее, меняем тему на что-то более приятное. Она похожа на подбитую птицу в руках: ранимая, поврежденная, хрупкая, но при этом настоящий боец. Она не смирилась с Аушвицем и с тем, через что ей пришлось пройти, и никогда не смирится. Вместо этого она использовала свою память как топливо, подпитывающее ее труды в сфере образования – вплоть до самой смерти в возрасте 103 лет в 2018 году.
Другой уцелевшей, что живет в курортном городке в Чехии, уже за девяносто, и она очень слаба. Тем не менее она находит в себе силы для интервью и накрывает красивый стол с бутербродами. Через полчаса она просит сделать перерыв, чтобы как-то собраться с силами и продолжить.
Одна женщина делится своими воспоминаниями в годовщину своего ареста:
– Для меня это особенный день, но я говорю это не для того, чтобы вызвать у вас чувство вины, разжечь в вас какие-то эмоции или потребовать извинений. Просто сегодня, после стольких лет, я смотрю на вещи по-другому. Я благодарна за каждый день своей долгой жизни3.
Зофию Циковяк, которую друзья в Биркенау прозвали «философом», неоднократно били за то, что она осмеливалась смотреть в глаза нацистам. Ее словно окружает свет, ее дух настолько же силен, насколько слабо ее тело. По ночам Зофия окружает свою кровать стульями – так она защищается от кошмаров, из-за которых часто неожиданно просыпается и встает с постели. Она рассказывает нам, как недавно лежала в больнице:
– Там не было стульев, и я спрыгнула с кровати, потому что мне приснился кошмар, и сломала себе нос4.
В конце нашего интервью Зофия больше интересуется тем, что из себя представляет автор будущей книги; она не спрашивает о заслугах или дипломах, а просто настойчиво спрашивает: «Да, но что вы за человек?» Когда автор после некоторого раздумья
- Иосиф Бродский. Большая книга интервью - Валентина Полухина - Публицистика
- Историческое подготовление Октября. Часть II: От Октября до Бреста - Лев Троцкий - Публицистика
- Загадки, тайны, память, восхищенье… - Борис Мандель - Биографии и Мемуары
- 22 июня. Черный день календаря - Алексей Исаев - Биографии и Мемуары
- Летчик-истребитель. Боевые операции «Ме-163» - Мано Зиглер - Биографии и Мемуары
- Интервью длиною в годы: по материалам офлайн-интервью - Борис Стругацкий - Прочая документальная литература
- Дневник; 2 апреля - 3 октября 1837 г; Кавказ - Николай Симановский - Биографии и Мемуары
- Газета Завтра 221 (60 1998) - Газета Завтра - Публицистика
- Я стану твоим зеркалом. Избранные интервью Энди Уорхола (1962–1987) - Кеннет Голдсмит - Публицистика
- Ради этого я выжил. История итальянского свидетеля Холокоста - Сами Модиано - Биографии и Мемуары / Публицистика