Питу послушно вышел, но минут через пять вернулся с сообщением:
— Малыш со мной гулять не хочет, он плачет!
В самом деле, через отворенную дверь Катрин услышала крик сына.
Она поцеловала лоб покойницы, чьи черты смутно вырисовывались сквозь полотно савана; разрываясь между дочерними и материнскими чувствами, она оставила мать и пошла к сыну.
Маленький Изидор плакал; Катрин взяла его на руки и следом за Питу вышла с фермы.
Тем временем столяр с гробом вошел в дом.
Питу хотел на полчаса увести Катрин подальше от фермы.
Будто ненамеренно он повел ее по дороге в Бурсонн.
Эта дорога о многом напомнила бедняжке Катрин, и она не заметила, как они прошли пол-льё; за это время она не сказала Питу ни слова, прислушиваясь к тому, что творилось в ее душе, и мысленно разговаривая сама с собой.
Когда Питу решил, что столяр закончил свое дело, он предложил:
— Мадемуазель Катрин! Не вернуться ли нам на ферму?
Катрин очнулась от нахлынувших воспоминаний.
— Да! — спохватилась она. — Вы очень добры, дорогой Питу.
И они пошли обратно в Пислё.
Когда они вернулись, г-жа Клеман кивнула Питу в знак того, что уже все сделано.
Катрин пошла к себе, чтобы уложить Изидора.
Исполнив материнский долг, она хотела было занять прежнее место у постели покойницы.
Однако за дверью ее поджидал Питу.
— Не ходите, мадемуазель Катрин, все уже кончено, — предупредил он.
— Как кончено?
— Да… Пока нас не было, мадемуазель…
Питу помолчал, потом продолжал:
— Пока нас не было, столяр…
— Так вот почему вы настаивали, чтобы я вышла из дому… Понимаю, славный мой Питу!
И Питу получил в награду благодарный взгляд Катрин.
— Прочитаю последнюю молитву и вернусь, — пообещала она.
Катрин решительно направилась к комнате матери и вошла туда.
Питу на цыпочках шел за ней, но на пороге остановился.
Гроб стоял на двух стульях посреди комнаты.
Катрин вздрогнула и замерла, слезы снова хлынули у нее из глаз.
Она опустилась перед гробом на колени, прижавшись к дубовой крышке бледным от изнеможения и страданий челом.
На том скорбном пути, который ведет покойника от его предсмертной постели к могиле, его вечному приюту, провожающие его живые люди ежеминутно сталкиваются с какой-то новой подробностью, будто нарочно предназначенной для того, чтобы истерзанные сердца выплакали все слезы до последней капли.
Катрин молилась долго; она никак не могла оторваться от гроба; бедняжка понимала, что после смерти Изидора у нее оставалось на земле лишь два близких человека: мать и Питу.
Мать благословила ее и простилась с ней; сегодня мать лежит в гробу, а завтра будет уже в могиле.
Оставался один Питу!
Нелегко оставить своего предпоследнего друга, когда этот предпоследний друг — мать!
Питу почувствовал, что пора прийти на помощь Катрин; он переступил через порог и, видя, что слова бесполезны, попытался поднять ее за плечи.
— Еще одну молитву, господин Питу, одну-единственную!
— Вы заболеете, мадемуазель Катрин! — возразил Питу.
— Ну и что?
— Мне придется искать господину Изидору кормилицу.
— Ты прав, прав, Питу, — согласилась Катрин. — Боже мой, как ты добр, Питу! Боже мой, как я тебя люблю!
Питу покачнулся и едва не упал.
Попятившись, он привалился спиной к стене, и тихие, почти счастливые слезы покатились у него из глаз.
Разве Катрин не сказала сейчас, что она любит его?
Он не обольщался относительного того, как любит его Катрин, но как бы она ни любила его, для Питу и этого было довольно.
Кончив молитву, Катрин, как и обещала Питу, поднялась, медленно приблизилась к молодому человеку и оперлась о его плечо.
Питу обнял Катрин за талию и повел из комнаты.
Она не сопротивлялась, но, прежде чем переступить порог, оглянулась через плечо, бросив последний взгляд на освещенный двумя свечами гроб.
— Прощай, матушка! Прощай навсегда! — прошептала она и вышла.
На пороге комнаты Катрин Питу ее остановил. Катрин теперь так хорошо знала Питу, что поняла: он хочет сказать ей нечто важное.
— В чем дело? — спросила она.
— Не кажется ли вам, мадемуазель Катрин, — смущенно пробормотал Питу, — что настало время покинуть ферму?
— Я уйду отсюда вместе с матерью, — отвечала она.
Катрин проговорила эти слова с такой твердостью, что Питу понял: спорить бесполезно.
— Когда вы покинете ферму, — продолжал Питу, — знайте, что в одном льё отсюда есть два места, где вы всегда будете приняты: в хижине папаши Клуиса и в доме Питу.
Питу называл «домом» свою комнату и свой кабинет.
— Спасибо, Питу! — поблагодарила она, давая понять, что примет одно из этих предложений.
Катрин ушла к себе, не заботясь о Питу, потому что знала: он всегда найдет, где переночевать.
На следующее утро на ферму с десяти часов стали сходиться приглашенные на похороны друзья.
Собрались все фермеры окрестных деревень: Бурсонна, Ну, Ивора, Койоля, Ларньи, Арамона и Вивьера.
Одним из первых пришел мэр Виллер-Котре, славный г-н де Лонпре.
В половине одиннадцатого с барабанным боем и развернутым знаменем прибыла национальная гвардия Арамона в полном составе.
Катрин, вся в черном, держа на руках одетого в черное малыша, принимала каждого приходящего, и, надобно заметить, все пришедшие не испытывали ничего, кроме уважения, к этой матери и к ее ребенку, одетым в траур.
К одиннадцати часам на ферме собралось более трехсот человек.
Не было лишь священника, причта, носильщиков.
Их подождали еще четверть часа.
Они не шли.
Питу взобрался на самый высокий чердак фермы.
Из окна была видна на два льё вокруг равнина, раскинувшаяся между Виллер-Котре и деревушкой Пислё.
У Питу было хорошее зрение, но он никого не увидел.
Он спустился и поделился с г-ном де Лонпре не только своими наблюдениями, но и соображениями.
Его наблюдения заключались в том, что никто не шел; его соображения были следующими: никто, вероятно, и не придет.
Он уже знал о визите аббата Фортье и о его отказе соборовать матушку Бийо.
Питу знал аббата Фортье; он догадался: аббат не хочет предоставлять свой причт для погребения г-жи Бийо под предлогом, а не по причине того, что она не исповедалась.
Эти соображения, переданные Анжем Питу г-ну де Лонпре, а г-ном де Лонпре — всем присутствовавшим, произвели тягостное впечатление.
Все молча переглянулись, потом кто-то сказал:
— Ну что ж! Если аббат Фортье не хочет служить, обойдемся и без него!
