удалось в сохранности «побумсаться» семьдесят один раз. У вас все хорошо? Берегите себя». Фу, гадость.
– Что гадость?
– Все гадость. Этот кретин пишет, что в доме, который он получил в наследство, он зачем-то «бумсался» в подвале семьдесят один раз. Он сексуальный маньяк? «Бумсаться» – это натуральная вульгарщина. Ты знаешь, что это такое? И вообще, Саша, где ты? Чем ты занимаешься? Скажи мне правду. Что происходит? Где ты, мой мальчик? Я сейчас приеду.
В двух словах я объяснил, где я и чем занимаюсь. Мама знала, что я работаю у Кандинской и слегка успокоилась. Я даже получил разрешение звонить в любое время, и мы разъединились. Обещал поужинать и не всухомятку.
Постепенно все вставало на свои места, и я начинал понимать происходящее. Или хотя бы начал приближаться к решению загадки. В части открытки и ее предназначения уж точно. Теперь нужно понять, почему эту штуку надо было прятать. Если бы не драгоценности и завещание, можно было подумать, что открытку с маркой спрятал сам Василий Васильевич. Но ее явно туда положила вдова художника. Весь архив на полках в кабинете. А эта открытка в потайном ящике письменного стола. Почему? Зачем? Вот это было совсем не понятно. Так же как пока было совершенно непонятно наличие двух утолщенных каталогов и одного худенького. Хотя шестьсот с чем-то страниц и не такая уж худоба.
Хорошо. Настало время писем.
Письмо из налоговой и счет за что-то. Не буду ни читать, ни вникать. Благодарность из русского дома для престарелых. Вы нам очень помогли, дайте еще. Понятно. Стоп. Это интересно. Письмо из Калифорнии. Гневное и не очень приятное. Смысл следующий: «Мы покупали работу Кандинского в сороковом году в Париже у вас дома. Она висела на стене в вашей гостиной. В момент сделки вы, мадам, находились дома, так же, как и ваш муж. Мы уезжали навсегда из Европы в Америку и даже не думали попросить у автора расписку. Все и так было явно. Картина выставлялась нами несколько раз на различных выставках в США. Теперь, когда на Кандинского зашкаливают цены, мы захотели ее продать через один из главных аукционных домов мира, но представители последнего заявили нам, что для того, чтобы выставить картину на торги, требуется ваше подтверждение подлинности. Мы были уверены, что вы, мадам Кандинская, подлинность картины сразу подтвердите. Вместо этого вы прислали нам письмо, в котором говорится о том, что вы не помните (!) этой работы. Как вам не стыдно писать такое людям, бережно хранящим все эти годы шедевр вашего покойного супруга? Ужасающая ложь с вашей стороны заставит нас обратиться к адвокатам. Прощайте». Подписи.
Еще одно похожее письмо, но уже из Лондона.
На этот раз смысл напечатанного на машинке гнева сводится к тому, что миссис Кандинская познакомилась с автором письма на фестивале в Каннах в 1959 году. Автор письма показал ей картину, выставленную в антикварном магазине на набережной Croisette. Вдова великого художника тогда сказала ему, что этот шедевр точно принадлежит кисти Василия Кандинского парижского довоенного периода. Но теперь, когда готовится самый объемный и полный каталог-резоне, на мадам напала амнезия… и она ничего не помнит? Таким образом, принадлежащая ему картина размером… под названием… после отказа включить ее в каталог превращается в кусок испорченного полотна. Дальше шли все выражения, соответствующие настроению владельца на период написания письма.
Занимательные письма. Вполне возможно, что таких писем еще много, просто эти два последние. Похоже на то, что те журналисты, которые писали о том, что Нина Николаевна признает только те работы, которые находятся в ее владении или были ею самой проданы, правы.
Что еще? Целая подшивка писем, адресованных Н. Н. К. Это разрешения на публикацию произведений Кандинского в том самом каталоге. Музеи со словами благодарности за предоставленную возможность. Но есть и коллекционеры. И тоже с благодарностью. И то, и другое безынтересно.
Еще отдельная подшивка переписки с издательством. Почему мадам отложила выпуск каталога-резоне? В издательстве существует план выпуска книг, а также есть вероятность, что типография поднимет цены. Просьба определиться как можно быстрее. С уважением.
– Ты не находишь, что весной всегда какой-то тревожный и разреженный воздух. Даже в Париже. Конечно, не такой чарующий, как в России, но все же. Я хотела позвать тебя с собой сегодня вечером. Просто если я не познакомлю тебя с моими друзьями, ты никогда не узнаешь легендарных и самых главных людей балета. Вечер может быть немного грустным, но мы идем в кабаре «Распутин», это около Елисейских полей. Ты бывал там? Тем более тебе необходимо на все это посмотреть. Такого нигде больше нет. И я уверена, что больше не будет.
– А кто ваши друзья, если не секрет? И почему вечер может быть грустным? Ведь вы встречаетесь с близкими людьми, если я правильно понял.
– Сейчас расскажу. Ты уже все доделал на сегодня? Где папка с Васиными черновиками? Дай посмотреть. Ты даже оглавление сделал? Молодец. Почему может быть грустно? Потому что жизнь бывает очень грустной. Особенно к ее концу. Из Нью-Йорка прилетел мой старинный приятель, человек, который создал для Америки балет. Сделал, если можно так сказать, своими руками, своей гениальной головой. Георгий Баланчин[93]. Слышал? Он болен. Впрочем, это могут быть и кавказские хитрости. Он же грузин. Баланчивадзе. Хотя я не думаю, что он все придумал. По-видимому, действительно болен. Бедняга. Две недели назад он позвонил мне и Лифарю и сказал, что прилетает специально в Париж попрощаться с нами. Хочет обязательно пойти в «Распутин» и послушать Димитриевичей[94]. Валю и Алешу. Что-то по твоему лицу я вижу, что ты об этих людях ничего толком не знаешь.
– Ну почему? Кое-что знаю. Серж Лифарь был любимым танцовщиком у Дягилева.
– Не мучайся, мой мальчик. Сейчас придет Франсуаза из Carita делать мне прическу на вечер, и я тебе все расскажу…
– Серж, бесспорно, легенда! Все последние годы Дягилева он был рядом с ним. Дягилев и умер у него на руках. Прирожденный премьер. Танцор от Бога и абсолютный красавец. Совершенство. Жаль, ты не мог увидеть его «Икара». Он там превзошел все, что было создано на сцене до этого. Танцевал несколько балетов Баланчина. «Кошка», «Аполлон» и третий не помню. Гений, одним словом. Но есть одно большое но. Ложка дегтя в бочке меда. Во время оккупации его лично пригласил Геббельс в Берлин. Как думаешь, для чего? Обсуждать от имени французского искусства будущее балета или чего-то там еще. Он же руководил балетной труппой парижской Оперы. Рассказывают, что, когда
