Две любимые им кузины вышли его провожать. Они пеклись о его благополучии и переживали о своем дорогом брате.
Молодые люди стояли у задних ворот замка, которые открывались только для его обитателей, поскольку именно отсюда ночною порой, когда наступали лихие времена, пробирался посыльный или разведчик, желающий остаться незамеченным. Путь через топь знали только проверенные люди.
Задребезжал засов, заскрипели петли.
– Прощай, Ханс Юрген! – Ева поцеловала его в щеку.
И, прежде чем он успел понять, что происходит, Агнес тоже обняла его:
– Не поминай лихом, Ханс Юрген.
Снаружи он остановился и некоторое время стоял, пытаясь осознать, что с ним произошло. Все было похоже на сон. Неужели это он – человек, которого только что выгнали пинком, как собаку! Ему показалось, что темнота ночи рассеялась, и словно розовый свет поплыл над болотными испарениями, а сырой воздух оказался напоен сладким благоуханием. Его хотелось вдыхать полной грудью. Теперь его больше не страшил одинокий и дальний путь. Пусть кругом кричат совы, пусть завывает ветер, скрипят сосны. Его мужество было сродни мужеству пилигрима, который бестрепетно совершает паломничество к мощам какого‑нибудь святого, ибо святой сам явился ему во сне и пообещал, что он достигнет того, к чему стремится, невзирая на ночь, бурю и злых чудищ.
Быстро и легко сбежал он вниз по крутому склону, где иной путник спускался бы с большой осторожностью даже днем. Не тратя времени, чтобы дойти до мостика, он ухватился за воткнутую в дно жердь и ловко перепрыгнул через канаву, а потом легко и уверенно зашагал по заболоченному лугу. В другое время он не преминул бы свернуть в деревню, чтобы обойти луговину. Но теперь, когда он воспринимал все совсем по-другому, Ханс Юрген решил, что не будет будить всех собак в округе, а пойдет напрямую. Кратчайший путь не только позволит ему быстро добраться до места назначения, но и поможет вернуться обратно с первыми рассветными лучами. Не обращая внимания на опасность, он напрямую пересек коварное болото. Ханс Юрген даже не вспомнил о блуждающих огоньках, а те не осмеливались являться храбрецам. И ходячий мертвец, о котором говорили крестьяне, не пытался заманить его в топь. Взятое неправильно направление, любой неверный шаг – и он увяз бы по пояс в предательской трясине, а уж там можно хоть до рассвета звать на помощь – никто не услышит. Возможно, до какого‑нибудь вендского крестьянина в деревне и долетели бы его крики. Тот в тревоге разбудил бы жену, а она прошептала бы спросонья: «Вот как раскричались кобольды!» [57] И оба, спрятав головы под толстое одеяло, спали бы до утра, пока он погружался бы по грудь, по шею, ожидая в ужасе, когда его болотное одеяло из вереска тоже накроет его с головой.
До места было еще далеко, а Ханс Юрген уже полностью промочил ноги. Земля под его башмаками не становилась тверже. В деревне колокола пробили полночь. Ему показалось, что он услышал какой‑то шум, – может, это забеспокоились на болоте птицы?
Юноша стал всматриваться в серый болотный туман и заметил высокую черную фигуру. Кто мог его преследовать? Он ускорил шаг. Но, оглянувшись, увидел все ту же загадочную тень. Широкими шагами кто‑то высокий и тощий двигался в том же направлении, что и он. Может, ему это просто мерещится. Здесь могли оказаться только люди из замка, но он твердо помнил, что ворота за ним заперли. Он видел это сам. Незнакомец двигался так же быстро, как и он. Сердце Ханса Юргена готово было выпрыгнуть из груди. Он пробормотал молитву всем святым и восславил Господа нашего, после чего фигура исчезла.
Наконец он достиг Эльзенбруха и вздохнул с облегчением. Задевая густые ветки, он слышал их шуршание, но за его спиной раздавались ровно такие же звуки. Сквозь зубы он пробормотал «Аве Мария» и «Отче наш», что не возымело никакого действия. Что‑то продолжало шуршать, все громче и громче, а сердце Ханса Юргена билось все сильнее и сильнее. Если уже на первой четверти пути на него напали демоны, что же будет дальше? Земля под ногами постепенно становилась все более плотной. С болотистой тропинки он в несколько прыжков перескочил на твердую песчаную землю, где возвышались, качая вершинами, гигантские сосны. Ему почему‑то казалось, что в лесу сверхъестественные силы не настолько могучи, как в болотной низине. Возможно, дело в том, что лес, тянущийся макушками к небу, был похож на храм, который построила для Господа сама природа.
Под ногами уже лежала сухая земля, но песок не замедлял его шаг. Когда за спиной остались первые сосновые стволы, он смог отдышаться и оглядеться. Привидение все еще было здесь. Длинная черная тень вышла из болота и широкими уверенными шагами направилась к песчаному холму. Ханс Юрген сотворил крестное знамение, но тень еще больше удлинилась, и вдруг он услышал, как его зовут по имени.
Глава девятая
Трое всадников
К полуночи трое всадников уже давно объехали заболоченные луга и рысью скакали сквозь лес. Земля, где переплелись тысячи сосновых корней, была настолько твердой, что топот копыт громом отдавался в тишине леса. Когда вдали затих пробивший полночь колокол, господин фон Линденберг неожиданно остановился и глубоко вздохнул. Когда его спросили, что случилось, он лишь рассеянно провел рукой по лбу.
– Ты ничего не видел? – спросил он тихим голосом.
Ханс Йохем заверил его, что видел лишь лунные блики на листьях березы, которая качала своими ветвями.
– Нет, не то.
– Не стоит сейчас обсуждать такие вещи. Поговорим о них позже, когда наступит день, – тихо проговорил Петер Мельхиор.
Рыцарь покачал головой:
– Значит, это снова не более чем видение. И все же не такое, как раньше. Мне что‑то вонзилось в лоб. Разве вы не видели, как я отклонился назад?
Оба видели лишь то, что засохший бук, который раскачивался под ветром, слегка коснулся сухой веткой головы рыцаря.
Стало очень тихо.
– Обычно я езжу другой дорогой, – сказал фон Линденберг, – что в полночь, что в полдень – через пустоши и лес.
– Не страшно, – ответил Петер Мельхиор, – просто ночью нужно ездить, как я: скрестив руки на груди. Посмотрите, вот так. К тому же нас трое, а нечисть шарахается от сакрального числа. Здесь водятся ведьмы, все те, кто проклял свою душу. На бегу они шумят, завывают, скачут и кувыркаются. Нет такого обличия, какого они не смогли бы принять. Каждая из них может обернуться скрипящим сухим деревом, змеей, узловатым корнем или летучей мышью. Вот одна
