Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре путь им преградила застава. Здесь не было шлагбаума, только караульная будка, расположенная так, что ее почти скрывали деревья. Трое эсэсовских офицеров стояли на асфальте. По обе стороны прохода тянулись два ряда колючей проволоки.
— Предъяви пропуск, — вполголоса подсказал Деттман и, первым подойдя к эсэсовцам, обменялся с ними несколькими фразами.
Данвиц вынул свою желтую карточку. Один из офицеров взял ее, внимательно изучил, зачем-то посмотрел на часы и вернул карточку с единственным словом: «Проходите!» А сам направился к будке, чтобы — Данвиц уже не сомневался в этом — сообщить о нем по телефону на следующий пост.
Все еще вдвоем с Деттманом они проследовали мимо очередной группы одноэтажных зданий одинаковой высоты, но отличающихся по длине. К каждому зданию вела узкая асфальтированная дорожка. Над крышами тянулись провода, очевидно телеграфные и телефонные.
Данвиц обратил внимание, что через каждые сорок — пятьдесят шагов на высоких деревянных площадках установлены обращенные к лесу прожекторы. Впереди виднелся высокий зеленого цвета забор, и в нем закрытые наглухо ворота. Вдоль забора на расстоянии десятка метров друг от друга стояли автоматчики. Ускорив шаг, Деттман опять первым подошел к этим воротам и нажал невидимую Данвицу кнопку. Спустя мгновение в заборе, рядом с воротами, открылась неприметная калитка, и в ней появился рослый оберштурмфюрер.
Деттман что-то тихо сказал ему. Затем они сверили свои часы. Обернувшись, Деттман громко сказал Данвицу деревянным каким-то голосом:
— Разрешите попрощаться, господин оберст-лейтенант. Хайль Гитлер!
Ему явно не хотелось обнаруживать своего давнего знакомства с Данвицем.
«Ловчит!» — с неприязнью подумал Данвиц, но вслух произнес ответное «Хайль!» и сделал еще шаг к калитке.
Огромный оберштурмфюрер с рябоватым лицом, в туго перепоясанной черной шинели неторопливо поднес свою увесистую ладонь к козырьку фуражки и прохрипел с ясно выраженным баварским акцентом:
— Предъявите ваш пропуск, господин оберст-лейтенант.
Данвиц вынул из кармана желтую карточку. Эсэсовец взял ее и продолжал выжидающе смотреть на Данвица. Встретив непонимающий ответный взгляд, захрипел опять:
— Вашу «Зольдбух»!
«Ах да, конечно! — спохватился Данвиц. — Предъявление личного документа обязательно…»
И торопливо, гораздо быстрее, чем хотелось бы, сунул руку за борт шинели, вынул свою «Зольдбух», предъявил оберштурмфюреру в раскрытом виде.
Тот взял удостоверение левой рукой и, держа пропуск в правой, стал изучать их одновременно. В «Зольдбухе» было не менее двадцати страничек, поскольку эта книжка являлась не только удостоверением личности военнослужащего, но содержала данные и о его происхождении, и о семейном положении, и о продвижениях по службе, наконец о личном оружии, о положенных видах довольствия. И оберштурмфюрер перелистал всю ее, от первой до последней странички.
Данвицу показалось, что эсэсовец испытывает его терпение.
Закончив скрупулезное изучение документов, оберштурмфюрер не возвратил их, а зажал в левой своей пятерне, сделал шаг в сторону и сказал:
— Проходите.
Данвиц почувствовал, как часто забилось его сердце.
Он вошел в калитку и… на мгновение застыл от неожиданности: перед ним возвышался еще один забор. Тоже выкрашенный в зеленый цвет, он был несколько ниже первого, а потому о существовании его трудно было догадаться. Над забором, на железных кронштейнах, была натянута колючая проволока. Вдоль всего этого второго забора, как и вдоль первого, на равных расстояниях друг от друга стояли автоматчики.
— Сюда, господин оберст-лейтенант! — услышал Данвиц за своей спиной.
Он обернулся. Оберштурмфюрер показывал куда-то в сторону, и Данвиц увидел, что метрах в тридцати направо прилепилось меж заборами тоже зеленое деревянное строение.
Эсэсовец, опередив Данвица, направился туда. Помещение это не имело окон и, несмотря на дневное время, было освещено электричеством. За столом, уставленным телефонами полевого и обычного городского типа, Данвиц увидел эсэсовского генерала в чине группенфюрера. Возле плотно закрытой двери в противоположной стене стоял штандартенфюрер.
Генерал поднял голову, движением руки ответил на приветствие Данвица и погрузился в изучение его документов, положенных на стол оберштурмфюрером. Потом взглянул на круглые настенные часы и, прежде чем вернуть документы, спросил:
— Оружие имеете?
— Да, разумеется, — ответил Данвиц. — Я только что прибыл с фронта и…
— Прошу сдать оружие, — прервал его группенфюрер.
…Несколько месяцев назад вся эта процедура не вызвала бы у Данвица никаких отрицательных эмоций. Каждый, кто получал доступ к фюреру, будь то в новой имперской канцелярии или в Бергхофе, подвергался тщательной проверке. Исключение делалось для десятка людей, занимавших самые высокие посты в партии, государстве, вермахте. Но тогда Данвиц был одним из тех, кто проверяет, а сегодня он оказался в числе тех, кого проверяют. И процедура эта воспринималась совсем иначе…
Закусив губу от обиды, Данвиц расстегнул поясной ремень, снял с него кобуру с маузером и, глядя куда-то в сторону, положил оружие на стол. Без ремня, в расстегнутой шинели, обезоруженный, он показался себе арестантом, которого сейчас должны отвести в тюремную камеру.
Звук снимаемой с рычага телефонной трубки заставил Данвица повернуть голову к столу. Группенфюрер, не глядя на него, набрал нужный номер и сказал кому-то в микрофон:
— Оберст-лейтенант Данвиц прибыл.
Затем открыл ящик стола, положил туда кобуру с пистолетом Данвица, повернул торчащий в замке ключ и вернул документы. Дверь в противоположной стене открылась. На пороге стоял эсэсовец в черном мундире.
— Прошу вас, оберст-лейтенант, — сказал он Данвицу без всякого приветствия.
Данвиц послушно шагнул в дверной проем.
Сначала ему показалось, что он угодил в какую-то душную оранжерею. Но вокруг был все тот же лес, только, пожалуй, еще более дремучий. Сгрудившиеся деревья препятствовали не только проникновению сюда света, но и доступу свежего воздуха. Пахло прелой травой и сырой землей. Это был запах тления, запах умирания. Меж деревьев скорее угадывались, чем виднелись цементные одноэтажные бараки и тянулась асфальтированная дорога.
— За мной, господин оберст-лейтенант, — поторапливал идущий впереди гестаповец.
Один из однообразных домов-бараков стоял несколько на отлете и почти до самой крыши был закрыт густым кустарником. Метрах в пяти от входа туда Данвиц увидел собачью будку. Наполовину высунувшись из нее, лежала огромная овчарка, опустив массивную голову на вытянутые лапы. Данвиц узнал: это была собака фюрера.
— Блонди! Блонди! — вырвалось у него.
Овчарка медленно подняла голову и глухо зарычала.
«Никто не узнает меня здесь, — с горечью подумал Данвиц, — никто, даже собака!»
— За мной, господин оберст-лейтенант, за мной! — повторил гестаповец.
Ни один звук из внешнего мира — ни пушечные залпы, ни разрывы авиабомб, ни крики идущих в атаку людей, ни стоны казнимых, ни даже эхо битвы, бушевавшей в сотнях километров к востоку от Растенбургского леса, не могли проникнуть сюда, на этот мрачный, фантастический остров «Вольфшанце», отделенный от внешнего мира, от солнца и звезд смыкающимися почти вплотную вековыми деревьями, лабиринтами колючей проволоки, цементными и бетонными стенами, шлагбаумами и минными полями.
Казалось, что в этом мирке, погруженном во тьму даже когда на небе сияет солнце, пропитанном запахами осенней сырости и гниения, царит могильное спокойствие, что время здесь остановилось, что бури войны разбиваются о лесные заслоны и даже дуновение ветра не достигает тех трех «зон безопасности», в которых распластались, точно прижатые к земле, одноэтажные дома-бараки…
Но это первое впечатление было обманчивым.
В те ноябрьские дни все, кто господствовал здесь, — фельдмаршалы Кейтель и Браухич, генералы Гальдер и Йодль, их штабы и, наконец, самый важный из обитателей «зоны номер один» Адольф Гитлер — испытывали потрясение. Тяжелейшее с тех пор, как началась война с Россией. Операция «Тайфун», судя по всему, сорвалась. Начавшись 30 сентября, она и впрямь напоминала сперва жестокую бурю. Сотни тысяч вооруженных людей и тысячи смертоносных машин — самолетов, танков, артиллерийских орудий, — обновленные, переформированные, оправившиеся после изнурительной, кровопролитной смоленской битвы, немецкие дивизии устремились к советской столице. Однако прошел месяц, а Москва по-прежнему оставалась советской. Ее спасли не ливневые осенние дожди, которые якобы размыли все дороги, не растянутость коммуникаций, о чем так часто поминалось в оперативных сводках. Она держалась самоотверженным сопротивлением народа, который знал, что, кроме победы или смерти, третьего пути у него нет.
- Скажи им: они должны выжить - Марианна Грубер - О войне
- Принуждение к миру - Дмитрий Абрамов - Альтернативная история / Попаданцы / О войне
- «Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву! - Валерий Киселев - О войне
- Товарищ пехота - Виталий Сергеевич Василевский - О войне
- «Максим» не выходит на связь - Овидий Горчаков - О войне
- Самые страшные войска - Александр Скутин - О войне
- Прямой наводкой по ангелу - Канта Ибрагимов - О войне
- Сквозь огненные штормы - Георгий Рогачевский - О войне
- Хроника страшных дней. Трагедия Витебского гетто - Михаил Рывкин - О войне
- Ключ-город - Александр Израилевич Вересов - Детская проза / О войне