Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я смотрела на статую, ощущая, как что-то рвется на части в моем сердце.
– И тогда, – говорила Августа, – люди стали плакать, и плясать, и хлопать в ладоши. Они подходили по одному и притрагивались ладонями к ее груди, желая прикоснуться к утешению в ее сердце.
И каждый воскресный день они делали это в молитвенном доме – плясали и притрагивались к ее груди, а потом нарисовали на ее груди красное сердце, чтобы у всех людей было сердце, к которому можно прикоснуться.
Мадонна наполняла их сердца бесстрашием и нашептывала им планы побега. Самые смелые бежали, пробирались на север, а те, кто не решался, жили с поднятым кулаком в своем сердце. И если вдруг он слабел, им надо было всего лишь снова прикоснуться к ее сердцу.
Она стала такой могущественной, что про нее прознал даже хозяин. Однажды он погрузил ее в фургон, увез и приковал цепями в каретном сарае. Но ночью она без всякой людской помощи бежала и снова пробралась в молитвенный дом. Хозяин приковывал ее цепями пятьдесят раз, и пятьдесят раз она сбрасывала оковы и возвращалась домой. Наконец он сдался и позволил ей остаться там.
В «зале» установилась абсолютная тишина. Августа простояла около минуты, позволяя всем присутствующим погрузиться в нее. Заговорив снова, она развела руки в стороны.
– Люди назвали ее Мадонной в Цепях. Они назвали ее так не потому, что она носила цепи…
– Не потому, что она носила цепи… – хором повторили «дочери».
– Они называли ее Мадонной в Цепях, потому что она их сбрасывала.
Джун пристроила между разведенными коленями виолончель и заиграла «Чудесную благодать», а «дочери Марии» поднялись на ноги и стали дружно покачиваться, точно разноцветные водоросли на океанском дне.
Я думала, что все закончилось: но нет – Джун подсела к пианино и грянула джазовую версию гимна «Пойди на гору и расскажи». И тогда Августа завела танец конга. Она танцующим шагом подошла к Люнелле, которая ухватилась за ее талию. За Люнеллу уцепилась Кресси, за той пристроилась Мейбели, и вот они уже пошли по комнате паровозиком. Пришлось Кресси придерживать свой багряный цилиндр, чтобы не свалился. Когда они повернули в обратную сторону, к ним присоединились Куини и Вайолет, потом Душечка. Мне тоже хотелось поучаствовать, но я только смотрела – так же как Розалин и Отис.
Джун, казалось, играла все быстрее и быстрее. Я обмахивала лицо, пытаясь поймать глоток воздуха, голова кружилась.
Когда танец завершился, «дочери», отдуваясь, встали полукругом перед Мадонной в Цепях, и от того, что они сделали дальше, у меня перехватило дыхание. Одна за другой они подходили и прикасались к выцветшему красному сердцу статуи.
Куини и ее дочь подошли вместе и погладили ладонями дерево. Люнелла прижала пальцы к сердцу Марии, потом медленно и нарочито поцеловала каждый из них – так, что у меня на глаза навернулись слезы.
Отис прижался к сердцу лбом и простоял так дольше всех – головой к сердцу, словно заполнял пустой резервуар.
Джун играла, когда все они поочередно подходили к статуе, пока не остались только мы с Розалин. Мэй кивнула Джун, чтобы она продолжала играть, и взяла Розалин за руку, потянув к Мадонне в Цепях, так что даже ей довелось коснуться сердца Марии.
Я тоже хотела дотронуться до ее исчезающего сердца – мне никогда еще ничего так сильно не хотелось. Когда я поднялась со стула, в голове у меня немного мутилось. Я подошла к черной Марии с поднятой рукой. Но как раз, когда я почти коснулась ее, Джун играть перестала. Она остановилась прямо на середине мелодии, и я так и осталась стоять в тишине с протянутой рукой.
Отдернув ладонь, я огляделась – и словно увидела все вокруг сквозь толстое стекло окна в поезде. Размытые очертания. Движущаяся волна цветов. Я не одна из вас, подумалось мне.
Мое тело словно утратило чувствительность. Как было бы славно все уменьшаться и уменьшаться, подумалось мне, пока я не превращусь в каплю ничто.
Я слышала, как бранилась Августа: «Джун, да что на тебя нашло?» – но ее голос словно доносился из далекой дали.
Я взывала к Мадонне в Цепях, но, может быть, на самом деле не произносила ее имени вслух, только слышала собственный зов внутри. Это было последнее, что мне запомнилось. Ее имя, эхом несущееся сквозь пустоту космоса.
Когда я очнулась, оказалось, что я лежу на кровати Августы, в ее комнате по другую сторону холла, на лбу у меня холодная как лед тряпка, а Августа и Розалин смотрят на меня сверху. Розалин задрала подол платья и обмахивала меня им, демонстрируя ляжки.
– С каких это пор ты стала в обмороки падать? – проворчала она и села на краешек кровати, отчего я подкатилась ей под бок.
Она сгребла меня в объятия. Почему-то это наполнило мою грудь нестерпимой печалью, и я вывернулась, буркнув, что мне надо выпить воды.
– Может быть, это из-за жары, – предположила Августа. – Мне следовало включить вентиляторы. Там было, должно быть, градусов сорок с лишним.
– Со мной все в порядке, – сказала я им, но, по правде говоря, и сама была озадачена.
Я чувствовала, что наткнулась на изумительную тайну: оказывается, можно закрыть глаза и уйти из жизни, не умирая на самом деле. Достаточно просто потерять сознание. Вот только я не знала, как сделать это нарочно, как выдернуть пробку, чтобы смыться в сток тогда, когда это нужно.
Мой обморок расстроил «дочерей Марии» и вновь погнал Мэй к стене плача. Джун поднялась наверх, в свою комнату, и заперлась там, а «дочери» сбились в кучку в кухне.
Мы списали все на жару. Жара, говорили мы. Каких только странностей не творит жара с человеком.
Вы бы видели, как Августа с Розалин суетились надо мной весь остаток вечера! Хочешь рутбира, Лили? Может, тебе пуховую подушку подложить? Вот, скушай ложечку меда.
Мы сидели в гостиной, и я ела ужин с подноса, что само по себе было привилегией. Джун так и засела у себя
- Гарвардская площадь - Андре Асиман - Русская классическая проза
- Русский диссонанс. От Топорова и Уэльбека до Робины Куртин: беседы и прочтения, эссе, статьи, рецензии, интервью-рокировки, фишки - Наталья Федоровна Рубанова - Русская классическая проза
- Мамбо втроём - Ариадна Сладкова - Русская классическая проза
- Последний вечер в Монреале - Эмили Сент-Джон Мандел - Русская классическая проза / Триллер
- И в горе, и в радости - Мег Мэйсон - Биографии и Мемуары / Русская классическая проза
- Высокие обороты - Антонина Ромак - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Теория хаоса - Ник Стоун - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Почти прекрасны - Джейми Макгвайр - Прочие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Канцтовары Цубаки - Ито Огава - Русская классическая проза
- Стрим - Иван Валерьевич Шипнигов - Русская классическая проза / Юмористическая проза