прекрасно просматривался из окна кухни. Со стороны улицы я видела странный пустой бульварчик — ни погулять, ни посидеть в тени, но назначение и прудика, и бульварчика было сугубо утилитарным и вынужденным: пожары все еще были бичом всех городов. Из прудика таскать воду, на бульварчике горевать, глядя на пламя из окна.
Столовая была мне не нужна, оставалось решить, куда девать мебель оттуда, и я озадачила Евграфа: перетащить стол и стулья в гостиную, и плевать на задумку декоратора, а из просторной квадратной комнаты соорудить детскую. Тридцать целковых я выдала на покупку детских кроваток — «Больно дорого, барыня», — и всего, что может понадобиться моим малышам.
После дел по дому Евграф должен был съездить в участок и выяснить все о смерти несчастной Зинаиды. Я понимала, что за красивые глаза и убойный запах кожи ему не скажут ничего, зато пара целковых развяжет язык кому нужно.
Деньги начинали испаряться, едва появившись, и я даже не прогнозировала, сколько их останется у меня к вечеру.
Дождь, к счастью, поутих, то есть хотя бы люди стали попадаться на улицах, и из экипажей скапливались небольшие пробки. Я ехала в Царские, черт бы их побрал, ряды, а следом собиралась отправиться к купцу Обрыдлову. Порадую его возвратом долга, потом обсудим, как можно превратить наследство моего покойного мужа в что-то, приносящее доход.
Все оказалось хуже, чем я думала, начать с того, что меня не хотели пускать. Красивое, огромное, почти во всю площадь, трехэтажное здание с башенками, похожее на замок. Сейчас, во время дождя, оно словно мерцало и казалось миражом. Но, может быть, архитектор и задумывал такой эффект — цвет стен, причудливые украшения окон, стекла, в которых отражалось свинцовое тяжелое небо. То ли нет этих рядов, то ли они есть, но если и есть, то не про твою честь, купчиха Мазурова.
Швейцары торчали возле каждого входа и без особых угрызений совести решали, кому пройти, кому нет. Я им не нравилась. Как стражи из фэнтези, вяло подумала я, глядя, как здоровенный мужчина в ливрее и с каменным лицом преграждает мне путь. Молви «друг» и войди или дай ему на лапу… нет, не сработает.
Я пожала плечами, натянула плащ посильнее и пошла к другому входу, стараясь обходить лужи. Там меня тоже ждала неудача, но возле третьей двери я притворилась, что захожу вместе с престарелой величественной дамой и ее лакеем, и страж не решился протестовать. Я подмигнула даме — лакею не рискнула бы никогда, не то время, дама же посчитала меня, возможно, тронутой, но звать на помощь не стала. Я, шалея от того, что мне удалось провернуть — вдуматься, так я пока больше проиграла, чем выиграла, — шла с дурной улыбкой вдоль рядов.
Я проиграла, а не выиграла. Обрыдлов был не просто прав… старый матерый волк, прожженный купчина, он всю жизнь свою посвятил тому, чтобы выжить в этой мясорубке, а я — я явилась в чужой монастырь, искренне удивляясь, чего эти замшелые мамонты не играют по моим правилам.
Цен не было ни в одной витрине, но я могла представить, сколько стоят вон та шуба, вон та накидка и вон тот готовый мужской костюм. Если я решу шикануть, мой саквояжик опустеет, а вероятней всего, я буду еще и должна. Продавались и платья… когда-то, давным-давно, еще до своей болезни, я была девочка-девочка. Потом я стала начинающей предпринимательницей, а следом я могла купить уже все, что душе угодно, и тряпки меня не вдохновляли.
Но мне придется разориться хотя бы на одну приличную вещь. Проклятые стереотипы.
Клиентов было немного, они скорее прогуливались, чем что-то приобретали, хотя нескольких дам, от которых за версту несло миллионами, я заприметила. Интересно было оценивать и лица, и манеры приказчиков, и я стала всматриваться уже не в товары, а в людей.
Вот этот господин точно знатен и платежеспособен. А эта дама — белая косточка и самая что ни на есть голубая кровь, но хозяин с удовольствием выгнал бы ее — а не может. В карманах у нее ветер, а на старой карете облезший герб, и это обязывает. А вот купчиха, причем богатая, или жена какого-нибудь портного, набирает всего, что пожелает, приказчики суетятся, но учтивости нет.
Я вообразила себя на месте этой купчихи. А потом, зазевавшись, налетела спиной на кого-то и чуть не выронила саквояж.
— Прошу проще… — браво приподнял шляпу молодой мужчина и закончил на явном миноре: — …ния, сударыня…
Не тянула я на особу, перед которой стоит раскланиваться. Я, тем не менее, кивнула, прощая джентльмену свою же оплошность, и пошла дальше в поисках моих рядов. Канцелярия, книги, что я еще могла закупить на деньги, что у меня имелись? Я прошла два канцелярских магазина и один книжный. Именно в книжном толклось больше всего людей — и с этой идеей облом.
Огромное здание я обошла дважды, но ничего, похожего на пустующий сектор, не нашла, а потому без стеснения заглянула в первый попавшийся магазин.
— Доброго дня, хозяин! — поздоровалась я, понятия не имея, верно ли. — Ищу ряды купца Мазурова!
Приказчик озадаченно наклонил голову. Мой вид и саквояжик в руках подсказали ему, что я не посетительница, а явилась по делу. Надпись я от людей отвернула, но все равно саквояж выглядел солидно.
— Мазурова? — переспросил он, наклоняя голову к другому плечу. — Пантелей! Купец Мазуров чем торгует?
— Не могу знать, Серафим Ильич! — ответил кто-то из подсобки. — А торгует?
— Торгует? — уточнил у меня Серафим Ильич и опять качнул головой.
— Нет, у него ряды здесь, самой торговли нет, — пояснила я до невозможности официальным тоном и покачала саквояжиком. — Дело у меня до его вдовы, а как сыскать ее, кроме как в рядах, не знаю.
— А! — осенило Серафима, и он так тряхнул головой, что я испугалась — оторвется к чертовой матери, осторожнее нужно. — Это, стало быть, третий этаж. Там выморочные ряды. Пустые. И мазуровские, должно быть, там.
Значит, Обрыдлов ошибся и еще кто-то рискнул так же, как и мой муж?
— И много таких рядов? — сдвинув брови, полюбопытствовала я. — Мне говорили, что все купцы с прежних рядов свои доли продали.
— Два? — Серафим снова склонил голову вправо. — Или три. Место там непроходное, дешевое.
Делать здесь мне было нечего, и я поднялась на третий этаж. Я
