нас за сумасшедших и отправите прямиком в богадельню, в камеру для безумцев.
– Почему?
– Потому что это ни в какие ворота не лезет. Когда мы попытались рассказать префекту Кантовьехо, что на нас напали демоны… – покачал головой Ансельм. – Давайте я вам лучше ещё один сонет прочту.
– С наслаждением выслушаю его, но я, всё-таки, очень хотел узнать первопричину, которая побудила вас создать эти строки. И знаете что?
– Что? – насторожился Квентин.
– Ну его к ундинам этот «Золотой якорь»! Тут есть замечательная траттория на северном въезде в город. Называется «Старый мельник». Там можно посидеть хоть до утра…
– Но… – начал Квентин.
– Всё за мой счёт! Посидим, господа, почитаем стихи друг другу!
Де Грие мысленно содрогнулся. Вот чего он в жизни никогда не любил, так это когда подвыпившие поэты начинают громко читать стихи, путаются в собственных строках, сбиваются с ритма, начинают с начала, и, чем больше вина, тем сильнее неразбериха и разлад между уверенностью в себе и возможностями. Но Ансельм уже подхватил мысль. Он, как раз, очень любил выступать перед собратьями-поэтами на дружеских вечеринках.
– Было бы здорово! – воскликнул он, подмигивая Квентину.
– А далеко ли идти? – вцепился в последнюю возможность отказаться, как утопающий в ивовую веточку, де Грие.
– Сейчас срежем от площади через квартал ювелиров, потом выйдем к мосту через Вонючую канаву…
– Вонючую?
– Да! Там за ней поселение красильщиков кожи. Они такое в канаву сливают!
– Хорошо… А дальше?
– Дальше префектура северной части Мендеха, слобода бронников, и начинается чудесная дубрава! Там нет этой жары, которая в этом городе скоро высушит меня, как несчастную плотву. И посреди дубравы, на ручье стоит мельница. А рядом с ней – траттория. Так и называется: «Мельница и кот». Какие там куриные котлетки на косточке подают! – Гвидо закатил глаза, изображая крайнюю степень наслаждения. – Пальчики оближешь!
– Ладно! Ведите нас, господин де Боше! – кивнул Квентин, на всякий случай проверяя – хорошо ли выходит кинжал из ножен.
Он надеялся, что движение получилось незаметным. Как-то всё слишком неожиданно и слишком гладко. Или это он стал чересчур подозрительным? Ждёт везде подвоха и отовсюду предательского удара. Добрее надо быть к людям, наверное. Но что-то не получалось.
Зато Ансельм просиял. Ещё бы! Отдохнуть в лесной тишине и при этом не потратить ни медяка! Да ещё и в окружении благодарных слушателей. Можно петь и читать стихи сколько душе угодно.
Де Боше огляделся по сторонам и указал направо:
– Сюда! Срежем сразу!
Он устремился вперёд, не оглядываясь. Мимо лавок с коврами, мимо сапожной мастерской, через ряд шорников… Нырнул в узкий переулок. Квентин и Ансельм едва поспевали за ним, даром что низенький и кривоногий.
– Теперь сюда! – пнув разлёгшуюся поперёк улицы сонную собаку, командовал Гвидо.
В квартале ювелиров царило благолепие и чистота. Выметенная до блеска улица. Вазоны с цветами. Свежевыбеленные стены домов. Плечистые охранники у каждой двери. Они делали вид, что торопливая троица их совсем не интересует, но из-под полуопущенных век очень внимательно следили за поэтами, не выглядевшими, как постоянные покупатели в здешних местах. Изредка через приоткрытые для сквозняка окна доносилось позвякивание молоточков чеканщиков и огранщиков.
– За мной! За мной! – подгонял проводник.
Он снова юркнул узкий извилистый переулок. В отличие от благоустроенной улицы, здесь хватало мусора под ногами и ощутимо воняло мочой. И ни души… Казалось, все звуки остались за пределами стиснутого глухими стенами прохода.
Берег Вонючей канавы встретил поэтов жутким смрадом. Запершило в горле, потекли слёзы из глаз. Квентин вытащил не первой свежести платок и прижал его к лицу. Может, так будет легче? Ансельм зашёлся в кашле, согнулся, хватаясь за локоть друга.
– Как они здесь живут? Это же медленная смерть… – прохрипел Квентин.
– Быстрая! – поправил его де Турье. – Мгновенная…
– Перед покраской кожу обрабатывают! – как ни в чём ни бывало оглянулся через плечо Гвидо де Боше. – Замачивают в чане с особым раствором. Это смесь коровьей мочи, голубиного помета, негашёной извести, соли и воды. Согласен, не слишком аппетитно, но без этого не обойтись. Раствор смягчает жёсткую кожу, разъедает остатки жира, плоти и шерсти. И получаются удобные сапоги или красивый дублет, отороченный мехом. Советую задержать дыхание, пока будем переходить мост.
Совет пришёлся как нельзя вовремя. Над глубоким рвом, куда, по всей видимости, сливали жижу, оставшуюся после вымачивания кож, воздух дрожал, наполненный зловонными испарениями. Квентину подумалось, что птицы, должно быть, падают бездыханными, попытавшись пролететь над Вонючей канавой. Если всё это впадает в полноводную Сегура-да-Селья, то как там рыба не дохнет?
Дощатый настил скрипел и слегка пошатывался под сапогами. Роились жирные зелёные мухи – у них носа нет, им принюхиваться нечем. Вот и твёрдая земля.
– Туда! – Гвидо ускорил шаг, хотя куда ещё быстрее? Наверное, его тоже проняла вонища. – За мной!
Теперь они бежали мимо огромных куч отходов – тряпки, обрезки кожи, что-то ещё непонятное, но совершенно точно находящееся в последней стадии разложения. Крупные серые крысы перебегали дорогу. Одна из них, когда Квентин едва не наступил ей на хвост, обернулась и щёлкнула длинными жёлтыми зубами.
Сто шагов, двести, триста… Вонь начала слабеть. Ещё сто шагов и воздух перестал входить в лёгкие как рашпиль. Вскоре снова пошли ухоженные домики с крашеными заборами и палисадниками. Ансельм остановился и долго откашливался. Квентин чувствовал головокружение и слабость в ногах, но старался держаться прямо, обмахиваясь платком. Гвидо ожидал их, нетерпеливо пританцовывая на одном месте, но не поторапливал, поддавшись состраданию.
– Горожане не слишком охотно селятся здесь, – пояснял он. – Когда ветер с юга, то окна не открыть. Поэтому здесь живут золотари, дуремары, могильщики и лицедеи…
– Лицедеи? – удивился Ансельм, уже восстановивший дыхание и нашедший силы выпрямиться.
– Да! Всякие жонглёры, акробаты, фокусники, укротители собачек, – усмехнулся Гвидо. – Здесь их не любят.
– Их нигде не любят, – кивнул Ансельм. – Но не высылают в места, опасные для жизни.
– Что поделать? Мендеха такой город. Здесь верны древним традициям, а в старину считали, что те, кто веселит толпу, служит бесам.
Они пошли дальше. Всё ещё не так быстро, как хотелось бы де Боше.
– Зато здесь тихо. Сейчас пройдём префектуру. Здешний префект шутить не любит и констебли у него все, как на подбор. Вначале дают в зубы, а потом разбираются, кто первый нарушил установленный порядок… Поэтому пьяницы здесь тише воды ниже травы. И громких ссор почти не бывает.
– Откуда вы всё знаете? – поразился Квентин. – Вы давно в Мендеха?
– Не слишком давно. Года полтора. Но порой мне кажется, будто я прожил здесь всю жизнь. Природная любознательность…
Префектура размещалась в мрачном
