разговоры! Да там материала не несколько поэм! Поэтому, когда ты спал, я решил прогуляться по городу. Это было на следующий день после того, как мы встретились с демонами…
– И ты не побоялся?
– Я был при шпаге.
– Ансельм! Я тебя умоляю! Шпага в твоих руках даже против брави не защитит, а уж против демона и подавно.
– Я старался бродить по людным местам. Ходил около церкви. Известно, что демоны избегают церковных площадей.
Тут Аделина хмыкнула. Квентин понял, насколько глубоко заблуждается его друг.
– Я, к счастью, не встретил демонов, – продолжал Ансельм. – Зато я встретил госпожу Аделину. Я сразу узнал её, хотя к нам она явилась одетая в камуфляж, а здесь была в чёрном бархатном платье с диадемой в волосах…
– Давай без подробностей!
– Я думал, что подробности тебе интересны.
– Я способен их домыслить. Итак, ты встретил госпожу Аделину. Что было дальше?
– Мы разговорились. О поэзии, о значимости слова. О магии слов…
– О чём?
– О магии слов. Я всегда полагал, что слово существует не просто так. Оно имеет власть и силу.
– Миры создаются словами, – вмешалась магичка, снова пригубив вина. – Они сплетаются из них, как кружево мастерицами. Ткутся, как огромные гобелены, где каждая ниточка – слово. Но слово это должно стоять только в предназначенном для него месте. Если их перемешать, нарушить порядок, власть над таким миром получают демонические силы, служащие тому самому Гагтунгру – планетарному демону, чьё имя лучше не упоминать без особой нужды.
– Позвольте с вами не согласиться, – покачал головой Квентин. – Я учился в университете естественным наукам и мой опыт…
– Именно демоническим силам всегда было важно, чтобы люди позабыли о роли Слова. Тогда они своими словами искажают, уродуют мир и его легко захватить. Вас учили правильно, но немножко не тому. Впрочем, боюсь, во всей Империи не найдётся профессора, который смог бы связно изложить теорию Слова и объяснить его влияние на слои брамфатуры. Это не вина ваших профессоров, это их беда. Их так учили, а учителей учили их учителя и так далее. Чем глубже мы будем погружаться в прошлое, тем больше стираются воспоминания о предвечном и сакральном знании, которым обладали ваши предки. Да-да, те самые древние предки, которых вы почитаете за дикарей и варваров. Те, которые не знали железа, не придумали ещё лук и стрелы, не создали законов и религий. Те, которые сидели по ночам у костра, рассчитывая на его защиту от диких зверей и чудовищ, и говорили в унисон. Пусть у них было мало слов, но каждое из них обладало особой силой. А изначально Слово было одно. Оно стояло у истоков мира. Ибо сказано – в начале было Слово.
– Что-то такое припоминаю… – пробормотал Квентин. – Это что-то из Священного Писания, верно?
– Это не просто из Священного Писания, а его основополагающая строка.
– В начале было Слово, – добавил Ансельм. – Слово было у Господа. И Слово было Силой. Так сказано, если мне не изменяет память.
– Переводы с древнейшего праязыка могут различаться. – Аделина вздохнула. – Некоторые из них искажают изначальную суть Писания, вкладывая в него едва ли не противоположный смысл. А смысл заключается в том, что мир был создан из Слова. Это одно единственное Слово обладало чудовищной, непостижимой силой. В настоящее время оно утрачено. Знает его лишь Планетарный Логос, но он хранит эту тайну, чтобы она, озвученная, не попала в уши врагов всего доброго и светлого.
– Пока я ничего не понимаю, – сказал Квентин. – Но я стараюсь.
– Когда-то давно, – продолжала Аделина, – магия Слова широко использовалась разного рода заклинателями – шаманами, ведунами, кудесниками, волхвами, вещунами, ворожеями. Но потом так называемая цивилизация сделала всё возможное, чтобы избавить человечество от магии Слова. В слова облекали глупости и нелепости. Возникли такие понятия как пустословие и суесловие…
– Злословие… – промурлыкал Теодор, уже уплетавший копчёного угря.
– Это крайняя форма глупости и нелепости. Но, к счастью, во всех слоях… Или почти во всех слоях брамфатуры, где живут люди или человекоподобные существа, сохранились поэты. Пожалуй, только в шрастрах у игвов их нет, но это не точно – просто игвы редко покидают слои, где обитают, и очень неохотно идут на контакт с чужаками, а выжить в Друккарге или Мудгабре сложно даже опытному магу. Поэты сохранили власть над словом. Конечно, я говорю не обо всех. Слишком много людей возомнили себя поэтами, научившись записывать слова в столбик. Их банальные рифмы «розы – морозы» или просто глупые «сапог – полусапог» – это не поэзия, а насмешка над ней. Да что я вам рассказываю? Во время нашей недолгой беседы у храма господин де Турье и сам изложил мне все возможные ошибки и проявления антипоэзии, которые можно встретить в вашем мире. Ритм, размер подвергаются искажениям. Сорные слова заполняют тексты. Искажаются канонические формы поэтических жанров. К несчастью, их много, они напористы и неутомимы. Мир заполняются именно такими строками, не имеющие отношения ни к поэзии, ни к магии Слова.
– Наглого фашиста в харю я лопатой за… – промурлыкал кот, но Аделина остановила его, постучав вилкой по бокалу.
– Теодор! Как тебе не стыдно!
– Умолкаю, моя госпожа. Но какой напор! Какая энергетика!
– Ничего не понял, но напор ощущается, – заметил Квентин.
– Это от одного из рифмачей того мира, куда вы случайно угодили, – пояснила волшебница. – Конечно, настоящие поэты ещё есть. И для решения той задачи, которую я перед собой поставила, мне понадобился один из них. Такой, чтобы всё хорошо было с рифмами и ритмом, чтобы не перескакивал с одного стихотворного размера на другой, чтобы текст сиял от неожиданных метафор, а создаваемые словом образы получались яркими и выпуклыми. И я нашла такого поэта.
Ансельм смущённо опустил глаза:
– Мне кажется, вы меня переоцениваете.
– Я никогда никого не переоцениваю. Бывает, что недооцениваю, но это очень редко. Если не изменяет память, я всё вам изложила в той беседе. Верно?
– Верно.
– А сейчас я поясняю для господина де Грие. Он может обидеться, что выбор пал не на него.
– Ни в коем случае! – замотал головой Квентин. – Ансельм, как поэт, гораздо сильнее меня! Я ему в подмётки не гожусь!
– Что ты такое говоришь? – возмутился Ансельм. – Ты прекрасный поэт!
Аделина снова постучала вилкой по краю бокала.
– Моё сердце, конечно, тает от проявлений вашей дружбы, но избавьте меня, во имя великих сил, от этих умилительных сцен. Оставьте их для романов, когда поэзия прискучит и вы перейдёте к прозе. Всё, что я сейчас говорила, это чтобы между нами, господин де Грие, не осталось тайн. Я
