гор были такие, что и сами по себе считались чудесами – изломанные одинокие пики, что поднимались прямо из пропасти, словно небесные когти. Некоторые – острые, как меч даосского отшельника, с седыми соснами, многочисленными корявыми корнями, впившимися в камень, в полете застывшими над бездной. Другие – округлые, мягкие, увитые диким виноградом и красными клёнами, отражающимися в зелени утренних вод.
Между этими вершинами простирались альпийские луга – шёлковые поля, расшитые пёстрыми узорами трав и цветов. Здесь росли фиолетовые орхидеи, тонкие, как кисти на свитках древних живописцев. Жёлтые нарциссы с головками, склонёнными к востоку, и редкие небесно-синие лотосы, чьё появление само по себе считалось добрым предзнаменованием.
Над этими лугами журчали горные ручьи, игриво сбегающие вниз с ледников, что венчали самую вершину – ледяную корону этой священной гряды. Воды в них были прозрачны, как хрусталь, и каждая капля звенела, словно серебряный колокольчик. Ручьи сливались в потоки, те – в реки, и воды текли, живые и чистые, как дыхание самой земли, сквозь ущелья и рощи, питая долины.
В этом безупречном мире каждое утро было подобно ритуалу перерождения. Когда солнце, медленно поднимаясь из-за горизонта, окрашивало мир в золото и киноварь, редкие облака, словно вата из туши, скользили над горами, не задевая их, лишь слегка отражаясь в ледяных зеркалах вод. Тени были длинными, и каждый склон, каждая расщелина, каждая шишка на сосне казались частью древней каллиграфии, которую сам Небесный Император начертал однажды в порыве вдохновения. И вот, в этой совершенной картине – где всё было гармонией Инь и Ян, где холодная свежесть воздуха сочеталась с лёгким ароматом дикой сливы, внезапно раздалось нечто великое. Рёв… Он не был криком… Он был песней. Протяжной, мелодичной, величавой, как если бы сама душа гор зазвучала сквозь плоть и камень.
Это был рёв дракона. Он пришёл не снизу, не сверху. Он будто возник в сердцевине каждого утёса, прошёлся по их жилам, прокатился по вершинам, встревожил облака и растревожил отражения в водах. Птицы вспорхнули с деревьев, листья затрепетали, и даже древние сосны склонились, как ученики перед великим наставником.
И в этот момент каждый цветок, каждый поток, каждый камень и каждый пульс земли, казалось, знал – древняя сила вернулась. Она не была гневом. Она не была страхом. Это была память. Небесный дракон, пробудившийся вновь, чтобы напомнить о том, что… Горы живы… Ветер слушает… И в глубинах под облаками снова дышит кто-то, кто достоин смотреть в лицо звёздам.
Небо над священными горами оставалось ясным и чистым – чистотой, что могла быть только в тех местах, где не ступала нога человека десятки поколений. Слабый ветер играл с туманом, разносил ароматы сосновой хвои, диких слив и мокрого камня. Местные птицы – белогрудые журавли, грациозные сойки, тонко звенящие цикады в листве – продолжали свою утреннюю перекличку, не ведая, что этот день останется в их памяти на всю жизнь.
Пока небо не зазвучало вновь. Словно в ответ на древний зов, прозвучавший ранее, из глубин одной из высоких долин – окружённой острыми скалами, по краям увитой туманом, как чашей, полной бессмертного чая – всплыла тень.
Сначала она казалась частью облака. Затем – всплеском света. А потом – живой рекой, вздымающейся к небесам. Её движение было гибким, плавным, и в то же время в нём ощущалась сила веков, что сдерживалась и накапливалась тысячелетиями. С грациозной неторопливостью, как бы зная, что вся земля принадлежит ему, в небо взмыл дракон. Его тело было длинным, как сама река Янцзы – изогнутым и гладким, увитым чешуёй, что переливалась, словно нефрит, то тёмно-зелёный, то серебристо-золотой. Гребни вдоль спины – тонкие, как лепестки лотоса, но острые, как клинки древних воинов. Его усы – дымчатые, мерцающие, словно струи тумана – тянулись далеко позади, следуя за каждым изгибом тела, описывая медленные узоры в небе, будто сам воздух подчинялся ему.
Его глаза были глубоки, как озёра на дне мира, в них горела древняя мудрость и непоколебимое превосходство. Он не спешил – он возвещал. Птицы – даже гордые белые журавли, признанные священными хранителями этих гор – не улетели, но молча и вежливо уступили ему место в небе. Их крылья едва заметно дрожали, а головы склонялись – не от страха, а от признания:
“Здесь пролетает тот, кто стоит выше…”
На земле же, в рощах, долинах и на склонах, даже самые опасные духовные звери замерли. Медведи с серебряными гривами, олени с девятью рогами, лисицы, в чьих глазах полыхал разум, все они остановились, и в едином порыве опустили головы к земле. И только люди… Да, что там звери… Даже люди были потрясены. В одной из деревень, затерянной в горах, старик, как раз выносивший таз с водой, уронил его на землю, когда вода в тазу всплыла вверх, от неведомого гула, пронёсшегося над деревьями. Мальчишка, игравший на крыше, замер с открытым ртом, а его мать – бледная, как полотно – упала на колени, всматриваясь в небо, где извивалась величественная фигура. Женщины уронили вёдра, старики выбежали на улицы, дети заплакали и тут же замолкли, уставившись в небо с широко распахнутыми глазами. Даже собаки – не зарычали, не залаяли – застыли, прижав уши.
– Это… Это что? – Выдохнул кто-то.
– Дух гор… – Прошептал старейшина деревни. – Один из Небесных Хранителей… Дракон…
Воздух пел… Воздух дрожал… Он буквально звенел от силы, что несли в себе взмахи чешуйчатого тела… От тех кругов, что дракон выписывал, играя с облаками, как ребёнок – с парой кистей на шелке… Он не нападал… Он не угрожал… Он объявлял своё возвращение. Он был тем, кто вновь занял своё место в иерархии мира. И каждый, кто видел это, знал только одно. Старые легенды были правдой. И эта земля… Теперь снова принадлежит дракону.
…………..
Столица Сеонгун – старое сердце Поднебесной Империи. Мраморные залы Храма Совета Князей, в котором раньше, в эпоху Императоров, проходили высшие государственные собрания, теперь были обителью распрей, союзов и интриг. После падения последнего Безумного Императора, именно Совет благородных родов и великих князей принял на себя бремя управления Поднебесной.
Пока один из старших князей, лорд Чхон Ёнгджу, докладывал о новых земельных переделах на восточных рубежах, в зал с поспешностью вошёл астролог из Небесной Башни. Он не кланялся. Он даже не говорил сразу. Он просто дрожал всем телом.
– Мы зафиксировали мощнейший за последние столетия прорыв… Воздействие – на тысячи ли. Даже сама ось небес дрожит от этой силы.
