Мосфильма. Детские мечты, действительно, сбываются.
Когда довольно улыбающийся Яков Самуилович покидает мои апартаменты, я усаживаюсь в кресло и наливаю себе и Трубецкой по бокалу холодного морса. Все счастливы: ателье седовласого стража клубка и иголки получает заказ на астрономическую сумму, Ольга — удовлетворение от активного участия в выборе дизайна и функционала одежды, а я — облегчение оттого, что скучная тягомотина, наконец, закончилась.
— Зачем все эти шпионские штуки? — спрашиваю я, опорожнив бокал одним махом. — Любому высшему одаренному они как мертвому — припарка!
— Именно для того, чтобы не оказаться мертвым! — отвечает Ольга. — Далеко не каждый Цветной или даже Темный может поддерживать Покров или Меч в активированном состоянии сутки напролет или прыгнуть без парашюта с вершины Родовой Высотки.
Ольга протягивает мне опустевший бокал и мило улыбается.
— Ты же знаешь, что высшие одаренные периодически гибнут, и отнюдь не всегда по естественным причинам, — задумчиво добавляет она. — И не забывай о том, что бить магией направо и налево запрещено. Так что бронированный смокинг и клинки в лаковых остроносых туфлях могут сослужить тебе полезную службу.
— Думаю, что свой Яков Самуилович и секрет изготовления бронированных трусов есть в каждом Великом Роде, но твою правоту признаю и благодарю за помощь! — я обезоруживающе улыбаюсь и бросаю взгляд на часы. — Что у нас в программе дальше?
— Уже полдень — пора обедать! Заодно проверим твои знания этикета!
Двери приемной отворяются, и в гостиную входят двое слуг. Они катят перед собой тележки, уставленные всяческой снедью и напитками, источающими умопомрачительные ароматы, и я чувствую, что мой желудок начинает урчать от голода. Покрытый фиолетовой скатертью стол для посетителей заполняется тарелками, бокалами и столовыми приборами, и Ольга приглашает меня отобедать.
— Это банкетная сервировка, именно такую ты будешь видеть чаще всего на балах и приемах, — деловито сообщает мне Трубецкая. — В центре — сервировочная тарелка. Слева от нее лежат три вилки — для закусок, для рыбы и столовая, справа — нож столовый, нож для рыбы, столовая ложка и нож для закусок.
В голосе Трубецкой проявляются менторские нотки, а в глазах читается чувство превосходства. Приютские учителя вдолбили в мою голову как аристократический, так и придворный этикет, но почему бы не сыграть с красивой девушкой еще в одну игру — не притвориться крестьянином-неофитом? Пряча ухмылку, сажусь к столу, округляю глаза от ужаса и беспомощно смотрю на Ольгу.
— Выше слева направо: тарелка для хлеба и нож для масла, — Ольга указывает на них изящным жестом ладони. — Сверху над тарелкой десертные ложка, вилка и нож, а правее — чайная чашка на блюдце и чайная же ложка.
— А зачем столько бокалов? — спрашиваю я дрогнувшим голосом и бросаю на Трубецкую взгляд, полный мольбы о помощи.
— Для воды, водки, шампанского, а также для белого и красного вина…
— И как всем этим пользоваться? — я оглядываю сверкающее стеклом и сталью великолепие, беспомощно откидываюсь на высокую спинку кресла и опускаю плечи.
— Интуитивно! — Трубецкая улыбается, садится напротив меня и подает знак слугам. — Все дело в очередности подачи блюд: сначала холодные закуски и напитки, затем первое блюдо, второе и десерт. Столовые приборы применяй сообразно их назначению, но сначала используй нагрудную салфетку — после этого официанты начнут подавать блюда.
Беру со стола салфетку и смотрю на нее как баран на новые ворота. Затем повязываю на грудь, смяв и заправив под футболку добрую ее половину. Трубецкая встает из-за стола, подходит сзади и медленно поправляет салфетку, нежно касаясь тонкими пальчиками моей шеи. Затем возвращается на свое место и повторяет манипуляцию с нагрудной салфеткой, пристально глядя мне в глаза и оголив грудь практически до сосков.
— Ты должен делать это с достоинством, не спеша, всем своим видом подчеркивая важность собственной персоны!
— Футболку мне тоже до пупка оттягивать⁈ — вяло интересуюсь я и проделываю фокус с салфеткой по всем правилам, так как нас учили в Приюте.
— Тяни сразу до лобка! — не лезет за словом в карман Трубецкая и кивает слугам.
Они выставляют на стол блюда с закусками и салатами и разливают в тонкостенные бокалы минеральную воду. Стараясь скрыть улыбку, накладываю в сервировочную тарелку салаты и разномастные нарезки. Затем, схватив первую попавшуюся вилку, жадно набрасываюсь на еду.
— Стоп! — громогласно восклицает Трубецкая. — Эта тарелка называется сервировочной, она лишь подставка для тарелок с едой! И вилку ты взял рыбную!
Слуга аккуратным движением вынимает из моей руки вилку с наколотым на нее кругляшом копченой колбасы и забирает со стола тарелку с солидной горкой еды. Я провожаю ее полным разочарования взглядом и вопросительно смотрю на Ольгу.
— Официант предложит тебе салаты, положит их в другую тарелку и поставит ее на сервировочную, — Трубецкая кивает, и слуга в точности повторяет последовательность озвученных ею действий.
Я выбираю полтавский шпик, копченую колбасу по-московски, буженину по-цимлянски и малосольные огурчики. С грустью смотрю на мизерные порции и намеренно беру со стола десертную вилку. Трубецкая качает головой и указывает глазами на вилку для закусок.
— Если сомневаешься или забыл назначение прибора, двигайся от края тарелки, — советует она и приступает к трапезе.
Закуски, а затем и салаты мы поглощаем в молчании с непременной сменой вилки на салатную. С выбором ложки для куриного бульона я ошибиться не могу, а вот масло на хлеб намазываю ножом для десертов. Девушка наклоняется ко мне через стол, берет за руку и показывает нужный прибор.
— Ты так и не рассказал мне о встрече в Храме, — Ольга задумчиво смотрит мне в глаза. — Воспользовался как прикрытием и даже обещанные цветы не подарил!
Ложка с бульоном застывает у меня в руке. Про цветы после разговора с Шефом я напрочь забыл. И сказку, которую можно скормить Трубецкой, чтобы не вызвать подозрений, еще не придумал. Даже не сомневаюсь, что мой рассказ будет передан Службе Безопасности Рода и Шувалову лично, наверняка такая обязанность прописаны в контракте жирным шрифтом, но дело не в этом.
Я не хочу разрушать зарождающееся между нами доверие. Его основа — похоть двух юных, неудовлетворенных тел, но для меня важна не причина, а следствие. Поднимаю взгляд от тарелки и смотрю на Трубецкую, словно побитая собака.
— У меня в Приюте была девушка, — тихо признаюсь я. — Она назначила прощальную встречу…
