А это не помада вовсе, а свёкла, мы на обед свёклу варёную ели, вот и испачкался ненароком.
Опасные они, эти женщины.
— Валерьяныч, а помнишь, ты рассказывал про то, что женщина из Подмосковья заблудилась?
— Ну помню, — похоже, присутствие геолога не смутило кэгэбэшника.
— Ты знаешь, каково у них там, на западе, в Подмосковье?
— Ладно, Тихон, — грустно сказал Валерьяныч, перейдя на полушёпот. — Расскажу я тебе главную сибирскую тайну. В Москве и Подмосковье почти одни женщины и живут. Из мужиков только начальство подмосковное, да юноши до шестнадцати-двадцати лет. У Сибири там инкубатор, слышал такое слово? Термоядерные нагреватели стоят вокруг в каждом районе, поддерживают плюсовую температуру. У всех женщин по ребёнку, а кто успеет — по двое.
— В смысле, успеет?
— В том смысле, что всего два-три года можно замужней ходить. Потом мужа из семьи на поезд сажают, дают таблетку специальную, да дают запить водкой, первым стаканом водки в его жизни. И забывает парень всё, что с ним было, и становится сибиряком. А здесь уже приёмный отец его воспитывает. Ясно, Тихон?
— Получается…
— Получается, и у меня где-то сын есть, или дочь, и у тебя. И у начальства точно так же. Это самая главная тайна сибирская, а всё остальное — про инопланетян, да про мутантов — так, фигня.
— А как же китайцы?
— Нету уже давно китайцев, постановка всё это, и домыслы.
— Получается, цирковая теория мира — это?..
— Ага.
— И ты мне это всё так просто рассказал⁈
Валерьяныч отвернулся в окно и пробормотал.
— Шапку надевай, уже к оврагу приехали.
Цистерну пришлось тащить на самодельных волокушах — полноценные сани геологи поскупились дать. Лыжи были старые и потрескавшиеся, а лыжных палок тоже не дали, и приходилось толкаться палками импровизированными, сучковатыми.
Овраг явно был искусственным — не овраг, а ровная глубокая траншея, отделявшая полигон от остального мира. Сибиряки с трудом затащили цистерну наверх и зашагали вперёд по узкой просеке.
Деревья вокруг изменились — вместо привычных сосен стояли коренастые, раскидистые вязы и дубы. Луна жёлтой яичницей тускло просвечивала в кронах деревьев, а на востоке небосвод уже порозовел — световой день неуклонно увеличивался. Тихон глазел по сторонам — лес вокруг был совсем другим, непохожим на сибирскую тайгу. Сугробы здесь были неглубокие, а на болотистых лужайках сквозь снежный покров пробивались зелёные ростки осоки.
— Вот и не заметили, Тихон, как уже весна не за горами, — проговорил Валерьяныч. — Сейчас, главное, начальника полигона на месте застать, а то он мужик занятой.
— Как его звать?
— Пал Палыч. Я, правда, раньше его не видел, но рассказывали.
На дорогу выскочил крупный заяц. Тихон чуть не потянулся к винтовке за спиной, как вдруг заметил, что у зайца человечье лицо — удивлённо-растерянное, с густыми рыжими усами. Вспомнился двор родной атомной станции в день, когда подвальные мутанты прорывались из подвала, и Тихону вдруг стало жалко их, несчастных и убогих.
— Не стреляй в них, это их земля, — сказал кэгэбэшник. — Если сразу пустили, то лучше не трогать.
— И не собираюсь, — немного обиженно отозвался Тихон. Неужели не видно?
Заяц ушёл с дороги, а из кустарника высунулись суровые, бородатые лица с заячьими ушами и лосиными рогами — десятки мутантов молча, с любопытством наблюдали за процессией.
6. Полигон
Решётчатый забор полигона с колючей проволокой поверху показался через минут десять ходьбы. Тропинка в этом месте чуть сворачивала, и за открытыми воротами виднелась простая сибирская избушка. За избушкой, казалось, начиналась пустота — в предрассветных сумерках оставалось непонятно, то ли там был обрыв, то ли пустое заснеженное поле.
— Ну вот мы и пришли… — сказал Валерьяныч, просовывая руку и открывая изнутри шаткую калитку. Голос его прозвучал раздражённо, с какой-то тревогой, словно он хотел продолжить, но побоялся.
Дом пустовал. Он ещё хранил тепло натопленной печи, похоже, хозяин ушёл не так давно. Внутри было по-отшельнически скупо и аскетично, на столе лежала кипа бумаг и стоял отчего-то почерневший стакан.
Тихон с Валерьянычем присели на лавочку. Долго молчали, наконец, Тихон сказал:
— Где тут водка?
— Что-то даже не хочется, — усмехнулся Валерьяныч. — Странно.
И Тихон понял, что ему тоже не хочется, и что это тоже странно, наверное, всё влияние общества геологов. Поднялся и подошёл к столу, прочитал на обложке бумаг надпись «Конституция Свободного Великого ото Всех Независимого Унитарного Государства Сибирского (новая редакция)». Осторожно откинул первую страницу и прочитал первую статью:
«Мужик, медведь, мутант и инопланетянин, их права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод инопланетянина, мутанта, медведя и мужика — обязанность государства»
Чертовщина какая-то. Зачем переписывать конституцию?
Скрипнула дверь. Тихон уж думал схватиться за ружьё, но внутрь вошёл не мутант, а человек — безусый и безбородный, с непокрытой, коротко стриженной головой. На вид ему было лет шестьдесят, не больше, а в глазах была мудрость.
В руках дядька держал две больших бадьи, которые тут же опрокинул на пол около печи, где было потеплее. На пол выкатился десяток колючих шариков — Тихон из-за любопытства привстал, подойдя на пару шагов ближе, и увидел, что это ёжики — замрёзшие, недовольные и тихонько матерящиеся.
— Они что… разговаривают?
— Нет, — ответил Пал Палыч. — Только матерятся. Скоро весна, им пора выходить из спячки. С ними будет повеселее в доме. А меня Пал Палыч зовут.
Начальник полигона подал руку и поздаровался.
— Тихон, а отчества не имею.
— Валерьян Валерьяныч. Лейтенант Балалаевского КГБ.
— Слышали, слышали. Что, цистерну привезли?
Тихон молча кивнул на цистерну, поставленную в углу.
— Её в дом нельзя. Вы её давайте пока с обрыва столкните, а я как раз с печью разберусь и на стол накрою.
Выйдя из избы, Тихон с удивлением заметил, как быстро и сильно посветлело — солнце уже вовсю светило на юго-востоке, его лучи пробивались сквозь кроны старых дубов.
— Куда, туда? — спросил Тихон, помогая Валерьянчу катить бочку по снегу.
— Туда, Тихон, туда.
Дойдя до обрыва, Тихон остановился и обомлел от открывшейся картины. Если бы сибиряк видел полотна Иеронима Босха, то ему было бы с чем сравнить.
Внизу кипела жизнь. Там был широкий карьер-кратер, тянувшийся на пару километров, голый от снега и напоминавший котёл. Между тысячами жестяных бочек, на серой горячей почве росли причудливые растения
