еще висит на иссохшей шее вдовы. Острый пропал на Просторах. Но, прежде всего, я знал, что играю важную роль в нескольких планах, в центре которых находилось убежище императора Фаразара и его трон. И на самом деле это не удивительно: власть всегда была самым ярким алмазом. Люди считают, что власть – это деньги, воины в доспехах или земля, но все это – лишь инструменты, позволяющие добиться власти, а не наоборот.
Когда я работал на других, добыча почти всегда была средством обрести еще больше власти. Лично мне всегда хватало возбуждения и сложных испытаний. Прошлое снова начало преследовать меня, и в тот миг я спросил себя – не слишком ли легкие цели выбирал я для себя, пока был жив?
Отбросив прочь бесполезный вопрос, я спросил себя, что еще мне известно. Естественно, Хорикс я доверял не больше, чем Темсе, Сизин или любому другому жителю этого проклятого города. Доверие – давно утраченная концепция. Меня окружали лжецы и обманщики, и это говорю я, вор, который должен был привыкнуть к такому миру и к такой жизни. На самом деле только боги и пара Просвещенных Сестер уделили мне внимание и при этом не надевали мне на голову мешок и не заставляли чистить столовое серебро. Это было ясно. Но что я не знаю? Это был более опасный из двух вопросов, которые человек должен порой задавать самому себе.
Я снова повернулся к Небесной Игле. Ее верхушка только сейчас начала ловить первые утренние лучи. Когда солнце коснулось ее, она засияла, словно жидкое золото, и я увидел, как в ее верхней части сверкает стекло. Прищурившись, я наблюдал за тем, как заря карабкается вверх по отвесным бокам башни. Я думал о хранилище, которое спрятано в ней, – о замках, механизмах, силе засовов, об изобретательности его создателей. Истории и слухи о его неприступности разошлись по Дальним Краям, и про башню слышали даже в таком захолустье, как мой родной Красс. Я был в равной мере напуган и заинтригован.
Поговаривали, что убежище Фаразара – лучшее из тех, что когда-либо построили люди. Что его невозможно одолеть. Невозможно взломать. Невозможно обойти, и куча других «невозможно», которые заставят любого вора нахмуриться. До сих пор это убежище оставалось в той части моего разума, где хранятся все дела, за которые не стоит браться, – например, ухаживать за дочерью короля Красса, двигать повозку силой мысли и бороться с фенриром, привязав себе руку за спину. Такие вещи описываются одной точной фразой: «Это невозможно». И сейчас меня просили сделать невозможное.
Я прижал зубы к губам и не почувствовал ничего, кроме холода. Какой замок я взломал, если привлек внимание таких людей, как будущая императрица? Никто еще не возлагал на меня таких надежд. Какие слухи о моей работе пересекли море и почему они так раздулись с пройденным расстоянием и числом пересказов? Меня раздражало то, что лучшим замочным мастером Дальних Краев я стал только после смерти. Может, стоит пока оставить попытки заполучить свою монету и пробовать свои силы в убежище?
Защелкав языком от разочарования, я погнал прочь этот бред. Получить монету нужно сейчас, пока не поздно. Я сдержу слово, которое дал себе и мертвым богам. Моя свобода важнее всего.
– КЕЛТРО! К ноге!
Я сильно пожалел о том, что не могу плюнуть на песок.
Поворачиваясь, я в последний раз взглянул на город и заметил слабое свечение на краю Просторов. Я завидовал этому призраку за то, что он – не я, и за то, что на его плечах не лежит судьба всего мира. Фыркнув, я забыл про этого призрака.
Глава 11
Глупцы не готовятся
Счетчики – священная профессия в банковском деле Аракса. Их не менее семи лет учат арифметике, делопроизводству, использованию мер и весов.
Счетчики, словно никситы, или западные монахи, полностью преданы своему ремеслу и часто всю свою жизнь работают только в одном банке.
ГОРОД МНОЖЕСТВА ДУШ: ПРОНИЦАТЕЛЬНЫЙ ПРОВОДНИК
* * *
ЖАР, ПОДНИМАВШИЙСЯ ОТ дымящегося песка, вызвал у Лирии желание закашляться, словно у нее снова появилось горло. Даже за несколько столетий она так к нему и не привыкла. Алые вспышки окрашивали ее руки в темно-фиолетовый цвет. Краем глаза она видела, как темные песчинки поднимаются и падают, складываясь в недолго живущие, сломанные, искалеченные статуи. Только что это была свирепая морда шакала. В следующий миг – безрукий горбун. Затем – раздвоенный хвост.
– Лучшее – враг хорошего, милая сестрица, – сказала Лирия, на этот раз громче, чтобы перекричать шипение и грохот кузницы. – Если бы сегодня мы не вынудили вдову Хорикс действовать, то оставались бы в неведении.
– А ведь нам не нравится… неведение.
Этот голос был, словно клинок, которым проводят по струнам аргхула, каждая гласная – движение дюн.
– Да, повелитель, – хором ответили сестры.
Заговорила Яридин; ее голос звучал менее уверенно, чем у Лирии.
– Прошу прощения. Моя сестра права. Знания позволяют нам менять наши планы, если это необходимо.
По темной горе бурлящего песка побежали темные жилы, и она извергла из себя еще больше едкого дыма.
– Давайте, меняйте. Меняйте. Меняйте, – ответил голос.
– Мы знаем, где она. Один из наших братьев заметил их на южной границе Просторов, – сказала Яридин.
– Сегодня ночью мы нанесем удар и спасем нашего брата Келтро. Мы проследим за тем, чтобы он попал в нужные руки, – добавила Лирия.
Темная гора песка засветилась алым – и на этот раз она стала горячее, злее.
– Мы приближаемс-с-с… – Шипящий звук затянулся – песок в кузнице улегся, поворачиваясь кругами, словно что-то закапывалось в горячий камень под ним. Фигуры перестали появляться. Дым сгустился, превратился в черную сажу, которая покрыла края каменного алтаря. Угли под каменной плитой стали более холодными, красновато-коричневыми.
Лирия отвела взгляд от алтаря и повернулась к сестре; теперь, когда свет погас, та засветилась ярче. Яридин подняла капюшон и первой направилась к выходу.
После комнаты в коридоре было прохладно и свежо. Они прошли по нему, а затем поднялись по хитроумно петляющим лестницам, которые обвивались вокруг огромных прямоугольных колонн, касались порога одной комнаты, чтобы сразу свернуть к следующей. Лестницы всегда шли наверх, вдоль границ огромных хранилищ и пещер. Свечение призраков окрашивало их в голубой и лиловый цвета. Красные плащи текли, словно кровь в живых сердцах, скапливались в открытых камерах. Великое множество ног почти бесшумно ступало по белым камням.
На уровне, который был значительно выше кузницы, сестры нашли особенно раздувшуюся камеру, вырубленную в камне, до предела набитую голубыми и красными фигурами. Чем дальше они продвигались сквозь толпу, тем громче звучали голоса.
– С дороги, – сказала Яридин, и толпа призраков с готовностью расступилась.
– Все, кто топчет землю менее пятидесяти лет, прочь, – приказала Лирия, и почти все, кто был в комнате, вышли, перешептываясь. Осталось полдюжины призраков; они невозмутимо стояли у канала, проделанного в дальней части комнаты. Его стены были покрыты гипсом и покрашены в черный цвет; узор из алых звезд на них повторял карту небес, нарисованную на потолке.
Лирия и Яридин подошли к призракам, оценивающе вглядываясь в каждого. В стороне от них стояли два живых сторонника церкви; они склонили головы, закрытые капюшонами, но их руки крепко сжимали края покрытых пятнами бочек.
– В чем дело, братья и сестры?
Заговорил один из живых – один из никситов культа, работавших с их личным потоком воды из Никса.
– Просвещенная сестра, Жила Сеша превратилась в ручеек. Она подвела нас.
– Впервые за много веков, – добавил другой, со странным, безумным голосом. Значки, приколотые под белым пером, говорили о том, что он ученый.
Лирия положила руки на край канала, сделанного из песчаника. Над ним на стене были нарисованы пять звезд: четыре – простые точки – внизу, а над ними пятая, изображенная в виде больших красных завитков. На мгновение Лирия задержала взгляд на ней, а затем посмотрела вниз.
Канал тянулся вдоль стены через всю комнату. За годы, пока по нему тек
