Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вообще не ожидал от себя ничего подобного…
Лет за полсотни до Николы начинал Шеррингтон свои работы на мозге и (говорят) отказался от них.
Часто ли так бывало? Бывало. Что это могло дать? Какие-то вещи сделали, может, чуть позднее. И только. Всегда находился человек, который говорил: «А мне интересно!» И делал.
Соблазн приоткрывания самой таинственной завесы… Личного проникновения за нее… Приобщения к сокровенному… к первооснове… Наконец, тот самый соблазн превышения власти и силы, данных человеческому роду…
Естественная жажда самореализации… Осуществления своих возможностей — дарованного тебе природой, той же природой… Осуществления себя — части природы и ее порождения…
И вот: Никола счастлив. Завлаб тоже.
Что, в науке — дурные люди?
Остановиться из-за того, что все может обернуться и злом?
При определенных условиях…
Исследования на мозге, — значит, потом использование их для воздействия на мозг с целью его усовершенствовать в том или ином направлении, которое кто-то будет выбирать по своему усмотрению, в соответствии со своими целями; следовательно, изменение человеческой природы, возможно, такое, за которым последует постепенное превращение людей во что-то вроде общественных животных, — вот как (говорят) рассуждал Шеррингтон.
И обязательно — это. Одним кажется, что дело зашло далеко и пора остановиться, когда в действительности еще только ранняя стадия исследований. Другие считают, что работа представляет лишь академический интерес, в то время как она уже ушла в практику…
…Появилась Светлана.
Яков Фомич взял в руки листок, завлаб показывал ему кривые, одну и другую:
— Вот, можно видеть, какая там скорость образования этого самого белка у глупых крыс и какая у, значит, умных…
Пошли в кабинет завлаба.
…Может, Лена и не сознавала это до конца, но Яков Фомич понимал, — знала сама Лена или нет, — да, он перестал быть для жены тем, кем был всегда.
И все она уговаривала его, все уговаривала пойти ко Вдовину, вернуться в институт…
Хотела возвратить опору, на которой стояла их семья.
Уговаривала…
Она хотела вернуть себе прежнее отношение к мужу.
Все уговаривала.
Уходя на работу, оставила ему список поручений: заплатить за квартиру, купить какие-то продукты…
Он стал вторым членом семьи.
…Светлана — с отчаянием:
— Не растворяется что-то, как это делать…
— Тереть и бить, — спокойно сказал завлаб, — бить и тереть. Да получше, да подольше.
Кабинет завлаба постепенно наполнялся молодыми людьми.
Конечно, Лена не собиралась обидеть его… Никак это не было против него направлено… Просто — так уж она все воспринимала… Она поступала по-своему естественно, да, она делала нечто для нее само собой разумеющееся…
Но неужели она не понимала?
Раньше он бы, не думая, сходил в кассу, в магазин…
Теперь все это выглядело иначе.
Ну неужели, неужели она не могла понять!..
…Завлаб сидел за своим столом, перед ним на разномастных стульях расположились его сотрудники; завлаб неторопливо вел совещание, сверяясь с листочком, лежавшим у него на краю стола. Одновременно он занимался мухами. Пола белого халата была откинута; карман брюк оттопыривался, туда были натолканы пробирки, завлаб их грел собственной ногой. Не переставая говорить, он посматривал в микроскоп — сортировал мух. Вынимал из кармана пробирки, не глядя, открывал; упаковывал туда отобранные пары.
— Одни самцы! Веня жалуется, что мухи у него не размножаются. Откуда же чему взяться…
Яков Фомич подождал, пока все разошлись.
Стали прощаться.
Перебил телефон, — Светлана, не спрашивая у завлаба, передала ему трубку.
— Ну хорошо, пусть будут французские духи… — сказал завлаб.
Светлана:
— Буквально обо всем мама должна заботиться!
— Ну, если нет хороших духов, пусть другое, купи другое…
— Это ему нужно идти сегодня на день рождения!
— Откуда я знаю, мама, что покупают молоденькой девушке…
— Можно бы и знать уже!
— Ну, если это не для девушки, купи что-нибудь для девушки…
— Имениннице не позавидуешь, правда?
— И еще, мамуль, хорошо бы цветы…
— Какой прогресс!
— Ну посмотри, может, они выросли все же где-нибудь…
Завлаб проводил Якова Фомича.
Шли по коридору, завлаб говорил:
— Вообще-то есть уже существенные результаты по части мозга. Кто-то там на что-то воздействовал, чего-то, кажется, вводил, и белка этого в мозге увеличивалось или убывало…
У выхода завлаб сказал:
— Ну, а мне сейчас — на ковер. Спросят, почему не явился заседать, — скажу, в самом деле, что-то с памятью… Белка вашего не хватает… Черт! Чтобы поработать, приходится брать отпуск!
…Яков Фомич отдал вахтеру пропуск, вышел.
Еще и эта легкость, с которой все делается… Эта лихость…
Бутылка коньяку!
Хромосома.
Как все буднично, как просто…
Да, Никола — «за стандартизацию масштаба, правда, пришлось некоторыми подробностями пожертвовать»…
Но эти уже дальше, чем Никола.
И здесь — радиация, опять радиация!
Мама еще его опекает…
Этот разговор о духах…
* * *Молодая, нарядная водоросль стояла в тишине, смотрела, как идет вокруг жизнь совсем неотличимых от камней брандтий и хиалелопсисов, — пока не двинутся, их и не заметишь; красных и фиолетовых эулимногаммарусов, разбегающихся по своим щелям; зеленых с оранжевыми крапинками спинакантусов; таких светлых паллазеа…
Я вижу ее. Она высокая и яркая. Ее хорошо видно под тихой прозрачной водой.
Время от времени плавное перемещение воды колеблет ее, и тогда она вступает в медленное, сложное движение, и другие, все, что рядом с ней, каждая из них, также начинают медленное, сложное движение, и кажется, словно это изумрудно-зеленые живые токи неспешно восходят, стремятся по водорослям: ото дна ввысь, к поверхности Яконура.
* * *Принесли чай.
Человек с длинными, совершенно седыми волосами предложил перейти за столик в углу его кабинета. Сели один напротив другого.
Тишина в кабинете, тихая улица за окнами. Чаинки взметнулись, поднялись беспокойным облаком; затем вошли в поток, выстроились по окружности; собрались над центром донышка, спланировали на него.
Свирский понимал, что могло означать это приглашение к человеку с длинными, совершенно седыми волосами.
Сидел выпрямившись, как всегда.
Отпил глоток чаю; положил ногу на ногу, ладонями обхватил колено. Приготовился выслушивать вопросы.
У Свирского загорелое румяное лицо, загорелая лысина. Красивые серые глаза. Одет безупречно. Моложавость в его лице, в глазах, в его фигуре, в том, как он сидит. Моложавость, энергия, бодрость. Многие не угадали бы ни его возраста, ни профессии; обычно говорят, что ему нет пятидесяти, и принимают его за режиссера, он и вправду похож на известного театрального режиссера.
Итак, Свирский приготовился слушать.
Руки — на колене.
— Расскажите, как было дело, — начал человек с длинными, совершенно седыми волосами. — Что за контакты были с главком?
Да, этого вопроса Свирский и ожидал.
Его пальцы разогнулись; затем снова обхватили колено.
Рассказал: к нему обращались, просили дать заключение; он поручил институту соответствующего профиля; работу выполнили и сдали…
Пальцы опять разомкнулись и затем опять обхватили колено.
Снова, значит, выступать ему в привычной, но нелюбимой роли. Привычно нелюбимой, — пожалуй, и это будет правильно…
Что думает о нем человек с длинными, совершенно седыми волосами?
Когда-то у Свирского были три модели самого себя. В одной он собрал и выстроил, каким он должен быть, в его тогдашнем понимании, и каких поступков для этого ему надлежит придерживаться. Во второй он был тем, кем он был в действительности, — по его представлениям. Третья модель являла собою отражение того, что, по его мнению, о нем думали и каким его видели другие.
Все три модели долго жили в нем одновременно. Они наладили какое-то сложное сосуществование. Это сосуществование не было мирным; то одна, то другая, то третья одерживала верх и, следовательно, заставляла его поступать по-своему.
Его роль… Он принял ее когда-то с радостью. Он боролся за нее — считал, что там настоящая вершина: престиж, принадлежность к определенному кругу… Добившись, был уверен, что обошел всех своих ровесников среди коллег.
Из кого-то администратор не получался, и тогда ученый оставался ученым.
Из Свирского — получился.
Погружаясь в административные игры, он терял возможность продолжать собственные работы. Это не беспокоило его поначалу, — были удачи, ими он дорожил больше: он быстро стал человеком того круга, в который стремился, умело защищал там свою программу, интересы своего направления…
- На войне как на войне - Виктор Курочкин - Советская классическая проза
- Слово о Родине (сборник) - Михаил Шолохов - Советская классическая проза
- О теории прозы - Виктор Шкловский - Советская классическая проза
- Рай в шалаше - Галина Башкирова - Советская классическая проза
- Повести и рассказы - Олесь Гончар - Советская классическая проза
- Том 6. Созревание плодов. Соляной амбар - Борис Пильняк - Советская классическая проза
- Том 3. Товарищи по оружию. Повести. Пьесы - Константин Михайлович Симонов - Советская классическая проза
- Любостай - Владимир Личутин - Советская классическая проза
- Лесная свадьба - Александр Степанович Мичурин-Азмекей - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №2) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза