охранниками госпожи Иркене, встал у порога. Опустившийся дверной полог отрезал его от голосов и смеха веселящихся товарищей.
Зашевелился, гавкнул лежавший в снегу пёс, но узнал человека и замолчал, вновь занялся обгладыванием костей. Кто-то не пожадничал, уделил собаке пару бараньих ребер.
Холодный воздух чуть отрезвил. Хара-Мерген повёл широкими плечами, потянулся, по тропинке между грязными сугробами отошёл от юрты, завернул за неё. Вокруг располагались запорошённые снегом жилища многочисленной прислуги, охраны шаньюя и его жён. Из отверстий в крышах поднимались струйки дыма. От ближайшего поста доносились неразборчивые голоса стражников.
У входа в юрту слева горел маленький костёр, и у него примостились молодой воин и бедно одетая женщина. Видать, влюблённые хотели поговорить наедине, без лишних ушей и глаз. Хара-Мерген бросил взгляд на невысокого парня и мысленно обозвал его тупым холощёным бараном. Зачем болтать со служанкой, если можно просто затащить её в юрту и получить своё удовольствие. Рабыни безотказны, привыкли к тому, что ими пользуются все, кто имеет право.
Луна сияла ярче, чем начищенный щит. В её свете и в красноватых отблесках костра можно было бы рассмотреть лицо служанки, и если она хорошенькая, то отбить её у того щуплого парня. Жаль, что она повернулась спиной, а значит, потом придётся подойти к парочке.
Будто услышав эти мысли, болтавший с девушкой молодой мужчина внимательно посмотрел на самого Хара-Мергена цепким, оценивающим взглядом. Наглец. Интересно, хватит ли у него ума оставить рабыню сильному, или сопляк захочет драться, и об него можно будет почесать кулаки?
Маленькая стычка за женщину оказалась бы хорошим развлечением, только чуть позже. Сейчас выпитое просилось наружу. Хара-Мерген прошёл чуть дальше, встал спиной к парочке, распахнул полы шубы и начал возиться со шнурком на штанах.
Говоривший с девушкой мужчина бесшумно встал и отдёрнул входной полог. В проёме показался человек с луком в руках, натянул тетиву и выстрелил.
Стрела вошла в спину Хара-Мергена. Он захрипел и упал лицом вниз в истоптанный жёлтый снег, беспомощно раскинув руки.
Если даже он не убит сразу, после таких ранений не выживают. У стрелы самое простое оперение, без особых примет, и нельзя определить, воину какого рода она принадлежала.
Лучник вышел и затерялся в скопище жилищ. На его пути побрехивали собаки, но вскоре замолкли.
Мужчина, болтавший со служанкой, сунул в ее ладонь мелкую китайскую монетку и жестом велел ей скрыться в юрте. Затем он погасил костёр и исчез в ночи.
Если станут расспрашивать служанок, подкупленная женщина ничего не захочет сообщать страже, из страха, что ее обвинят в соучастии. Станут молчать и другие запуганные рабыни госпожи Чечек, обитавшие в юрте, где прятался лучник.
Мужчина мысленно возблагодарил за дарованную удачу духов и полную луну, покровительницу ночных убийц. Теперь надо сообщить господину Гийюю о том, что всё сделано так, как он приказал.
* * *
Через несколько дней Гийюю донесли, что Иркене вновь позволила себе ляпнуть лишнее. Она повздорила с яньчжи, назвала её бесплодной стареющей женщиной и заявила, что шаньюй вскоре перестанет нуждаться в Алтынай. Услышав такое, Гийюй аж присвистнул — глупая динлинка перешла все границы. Несомненно, Алтынай пожалуется мужу, и Модэ поставит третью жену на место.
Вспомнились загадочные смерти служанок, но Гийюй не предполагал, что яньчжи позволит себе такую месть. Всё-таки Иркене ждёт ребёнка.
* * *
Вечером после ужина служанки приготовили третью жену шаньюя ко сну: помогли раздеться, распустив сложную прическу, расчесали и заплели косы, уложили в постель, подоткнули шёлковые и меховые одеяла. Сегодня Иркене не ждала мужа, и одна из служанок легла спать в юрте госпожи.
Полусидя в постели, Иркене поглаживала округлившийся живот и мечтала о том, как впервые возьмёт на руки первенца, как тот вырастет, получит титул восточного чжуки и унаследует престол шаньюя. О, её сын превзойдёт своего отца: ураганом пройдётся по империи Хань и захватит её столицу!
Представляя себе сына — высокого, стройного юношу с рысьими глазами отца, Иркене мечтательно улыбалась. В юрте горел огонь, но почему-то стало очень холодно. Иркене окликнула спящую служанку, чтобы та подкинула в очаг кизяка, но та не проснулась. «Ленивая тварь!», — вознегодовала Иркене.
Приподнявшись в постели, она поискала глазами предмет, который можно кинуть в служанку, посмотрела налево и замерла — там, в совсем уж непроницаемой тьме на высоте человеческого роста загорелись два красных огонька. Увидев их, женщина замерла, не в силах отвести взгляда от злого духа или ещё чего-то невыносимо страшного, что приближалось к ней.
Руки Иркене похолодели, сердце забилось часто-часто, в животе возник тошнотворный ком ужаса, и вопль застрял в горле. Она не могла ни пошевелиться, ни позвать на помощь, только ловила ртом воздух.
Медленно и плавно огненные глаза переместились поближе к постели. Нечто, чернее самой темноты, склонилось над застывшей женщиной, пылающие губы коснулись рта Иркене и выпили её дыхание.
* * *
Третью жену шаньюя нашли мёртвой в постели. Ночевавшая в юрте служанка рыдала и твердила, что ничего подозрительного не видела и не слышала. Стражники клялись, что никого к юрте не подпускали.
На теле Иркене не обнаружили ран, и можно было бы заподозрить, что её отравили, если бы остатки её ужина не доели служанки — они остались здоровы.
Отвечая на вопрос Модэ, отчего умерла его жена, лекари и бабки-повитухи разводили руками, мол, бывает такое с беременными женщинами, духи прогневались. Шаньюй слушал их речи, стискивая зубы.
Распорядившись устроить умершей достойные похороны, Модэ пошёл в юрту яньчжи. чтобы поговорить с ней наедине. На его вопрос, не знает ли она, отчего погибла Иркене, Шенне ответила отрицательно. Чувствуя, что лиса лжёт, шаньюй настаивал. Наконец обозлённая Шенне бросила:
— Да, это я её убила! Неужели ты думаешь, что я должна проглотить оскорбления от этой девчонки? Она назвала меня старой! Я и так долго терпела эту нахалку.
— Как ты могла?! Она была беременна!
— Ну и что?! У тебя ещё будут дети от других жён. Иметь отпрысков от глупой женщины опасно, а то вдруг они унаследуют её птичьи мозги и дурной нрав.
Модэ повернулся и вышел из юрты. Вскочив на коня, он галопом помчался прочь из становища, его телохранители едва поспевали следом.
Шаньюй остановил скакуна у берега реки, спешился, выхватил меч, и принялся остервенело рубить склонившиеся над водой кусты. Сверкало лезвие, во все стороны летели голые прутья, ошмётки коры. Наконец Модэ выдохся, вложил в ножны оружие — меч испорчен, но это не беда, найдётся новый, зато его гнев немного утих.
После похорон Иркене
