он не мог сдвинуться с места, и, вытаращив глаза, наблюдал, как медленно приближается похожий на огромного ежа призрак отца. Рядом с Туманем появилась фигура потоньше и поменьше ростом, будто женская. В ней тоже торчало множество стрел.
Неимоверным усилием Модэ поборол оцепенение, отшатнулся, выпустил полог. Тот задёрнулся, став тонкой преградой между живым и мёртвыми. Шаги приблизились, и снаружи раздался женский голос:
— Модэ! Муж мой! Иди ко мне. Мы ждём тебя.
Собрав силы, шаньюй грязно выругался. За пологом прозвенел мелодичный смех, и женщина вновь заговорила:
— Ты устал и огорчён. Иди же ко мне, я утешу тебя лучше той, кто спит сейчас в твоей постели.
— Пошла в задницу!
Женский голос всхлипнул:
— Ты никогда меня не любил. А нашего сына ты смог бы полюбить?
— Какого ещё сына?!
— Я забеременела той осенью, только не догадывалась об этом. И посоветоваться мне было не с кем. Ты же казнил мою старую няньку.
Модэ похолодел, к горлу подступил ком — если бы он знал об этом, то не взял бы Жаргал на охоту. Чудовищная ошибка, которую не исправить!
— Ты убил нас, меня и своего сына. Он был такой крошка. Тебе не жаль его, муж мой?
Голос приобрёл угрожающую интонацию, словно это завывал ветер.
— Я отомщу тебе за нашего сына, муж мой. Твоя немёртвая никогда не родит живое дитя.
Еле ворочая языком, Модэ спросил:
— Так это ты убиваешь детей Шенне?
Женщина за пологом тихо рассмеялась и ответила:
— Сколько бы тел ни заняла твоя немёртвая, ей не удастся скрыться от мести. С ребёнком в животе она уязвима, и я могу высосать жизнь из вашего отродья.
За пологом кто-то топнул ногой и глухо промычал что-то нечленораздельное. Женщина продолжала:
— Твой отец жаждет обнять тебя и прижать к груди. Не обессудь, ему трудно говорить со стрелами во рту. Иди же к нам, или мы придём к тебе!
Полог заколыхался, стены юрты затряслись, а Модэ бросился к своему мечу. Схватив его, он обернулся и увидел, как лиса на постели приподняла голову, сверкнула зелёными глазами, и юрту опоясал ручеек огня, пробежавший под стенами.
У входа пламя взметнулось, закрыло проем вместо полога. За огненной завесой угадывались два тёмных силуэта — они помедлили и исчезли.
Выдохнув, Модэ опустил меч. На подгибающихся ногах он подошёл к постели, позвал:
— Шенне!
Ему не ответили — лиса снова спала. Модэ погладил шелковистый рыжий мех на боку лисицы, положил обнажённый меч у изголовья, и лёг рядом с Шенне, стараясь не потревожить её.
Огненное кольцо продолжало гореть, а значит, призраки не пройдут.
Глава 23. Невеста повелителя
Незадолго до рассвета влюблённые проснулись. Модэ рассказал Шенне про страшных призраков и признание Жаргал — лиса злобно зашипела.
— Неужели ты не можешь справиться с ними? — спросил шаньюй.
— До меня такие твари добраться не могут. Теперь я знаю, кто мне вредит, и буду осторожной.
Шенне предупредила, что призраки могут вернуться в очередную безлунную ночь, или когда умрёт кто-то из близких шаньюя. Отогнать духов мёртвых можно с помощью живого огня, дыма ароматных трав и заговоров. Одному такому заговору лиса тут же научила Модэ и посоветовала держать в юрте под рукой факел.
— Это тебе пригодится для ночей, когда меня рядом не будет, — сказала Шенне.
— Не оставляй меня.
— Ты должен уделять внимание другим жёнам.
— А на детей призраки не нападут?
— Не думаю. Твари жаждут отомстить тебе. И стражу свою не вини, они не могут заметить и услышать этих призраков. Одарённый шаман способен на такое, а обычные люди — нет.
— Тогда почему я видел мёртвых?
— Потому что они хотели вселить в тебя ужас и отравить твою жизнь при свете дня. Если поддашься страху, станешь лёгкой добычей духов.
— Не дождутся!
Модэ поцеловал лису, и они расстались. Шенне решила вселиться в одну из наложниц шаньюя и в её теле дождаться приезда принцессы. После её ухода Модэ на всякий случай распорядился по ночам кидать в очаг юрты, где спали его дети, горсточку чабреца и других сушёных трав.
* * *
После смерти Айго Гийюй вздохнул было с облегчением, потом подумал и присмотрелся к наложнице, которую шаньюй внезапно приблизил к себе. Он не удивился, узнав смех и знакомые визгливые звуки в голосе той женщины, когда она распекала своих служанок.
Выходило, что шаньюй никак не мог расстаться со своей хули-цзин, или та не желала оставлять его в покое. Приходилось только радоваться тому, что эту наложницу, хорошенькую дочь простого пастуха, не поставили выше сестры Гийюя.
Чечек так и не назвали яньчжи, но ей пришлось проглотить обиду и смириться. Её утешило рождение здорового сына — шаньюй дал мальчику имя Пуну. Чечек радостно сказала брату:
— Видишь, Модэ чтит память нашего дяди, который помог ему взойти на престол.
Кивнув в знак согласия, Гийюй мысленно выругался и подумал, что память о заслугах Пуну не помешала Модэ расправиться с любимой внучкой покойного князя.
Однажды подвыпивший Гийюй в разговоре с Увэем опрометчиво обронил:
— Шаньюй убил Айго.
Осторожный Увэй возразил:
— В некотором смысле так оно и есть. Горько, что такая участь постигла мою дочь, но в родах может умереть каждая женщина. Модэ виноват в этом не больше, чем любой другой муж.
И опять Гийюй кивнул головой и смолчал, хотя страшная тайна жгла его сердце. Но мстить за смерть бедной Айго нельзя. Шаньюй благоволит роду Сюйбу, выделяя его среди прочих. Кто же откажется от поддержки правителя, когда соперничающие с Сюйбу роды Лань и Хуань только этого и ждут.
После смерти Модэ верховную власть должен унаследовать сын его и Чечек, и это тоже в интересах Сюйбу. Любовь к сестре и племянникам, долг перед родом — всё это невидимыми оковами связывало Гийюя по рукам и ногам.
* * *
Летом шаньюй ходил в поход на север, покорив племя цайли. Осенью состоялась большая охота, такая же, как в былые годы. Дети шаньюя росли: маленький Гийюй уже уверенно ездил верхом и стрелял из лука, а Чечек с Модэ присматривали среди княжеских сыновей подходящего мужа для старшей дочери, которая скоро достигнет брачного возраста.
Жена князя Увэя устроила брак юной Айаны, падчерицы Гийюя, с её ровесником, славным юношей из рода Хуньше. Брат Айаны Тимир стал телохранителем Увэя, ему тоже выбрали жену, и Гийюй отдал пасынку приумноженное наследство его отца.
Мать Тимира, жена Гийюя Сайхан разрывалась между жилищем своего сына в главном становище рода Сюйбу, где нужно
