Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отведайте! — сказала немка и наполнила мутной жидкостью чашечку, благоразумно захваченную Чикитой. — Это настой трав на рейнской воде. Он оказывает поистине волшебное воздействие на голосовые связки.
А как иначе они с мужем, имея за плечами двадцать лет карьеры, до сих пор могут петь сегодня в «Зигфриде», а завтра в «Гибели богов» без всяких признаков утомления? Весь секрет в микстуре, которую она называет magisches Gelee der Götter, то бишь «волшебное зелье богов». Многие певцы пытались вырвать у нее рецепт не мытьем, так катаньем: упрашивали, сулили деньги и драгоценности, шантажировали, даже угрожали побоями.
Однажды сопрано Ильма ди Мурска, Хорватский Соловей, проникла к ней в дом под видом нищенки и умоляла открыть тайну микстуры. Великолепный голос начал ей изменять, и она была на грани отчаяния. Но Лилли лишь угостила ее графином чудесного напитка. Тогда соловей обратился в фурию, обозвал немку эгоисткой и ведьмой и на прощание посоветовал засунуть графин себе в задницу.
Не то чтобы она жалела делиться рецептом, — сказала в свое оправдание фрау Леман, прикрывая глаза и понижая голос до шепота, — просто это не в ее власти. В самом начале карьеры ее заставили поклясться, положа одну руку на сердце, а другую — на партитуру «Золота Рейна», что она унесет рецепт напитка с собой в могилу. Она бы и рада проболтаться, но вынуждена хранить клятву.
— А теперь ваша очередь говорить, дорогая, — вдруг переключилась Леман, откусывая от печенья. — Расскажите мне все.
Умолчав, что настой показался ей отвратительным, Чикита завела речь о родном Матансасе, об уроках вокала с Урсулой Девилль и, не вдаваясь в подробности, о выступлениях в «крупных театрах Гаваны и других столиц». Но Леман вскоре вновь завладела словом и принялась разливаться о Лиллиан Нордике, мерзкой американке, беззастенчиво списавшей с Леман роль Брунгильды и выходившей на сцену в точно таких же кирасе и шлеме, с таким же щитом и копьем, что у нее, а также о Вальтере Дамроше, молодом дирижере немецких оперных сезонов в Нью-Йорке, который осмеливался учить ее — саму Леман-Калиш! — как петь «Mild und leise wie er lächelt»[52] в третьем акте «Тристана и Изольды», и прочих дрязгах мира бельканто. Чикиту совсем разморило от безостановочной болтовни, и под предлогом недомогания она поспешила вернуться к себе в отель, прихватив бутылочку «волшебного зелья». Вот ведь незадача! «Неужели великие актрисы способны слушать лишь самих себя?» — думала Чикита, вспоминая подобный недостаток за Сарой Бернар.
За визитом к Леман последовали приглашения от миссис Дикман и миссис Мак-Ким. Обе дамы, не заручившись согласием Чикиты, взяли на себя смелость позвать подруг. И хоть Чикита осталась под большим впечатлением от роскошных особняков на Пятой авеню и вернулась домой нагруженная конфетами, духами, музыкальными шкатулками, старинными кружевами и прочими подарками, ее не покидало ощущение, будто жены судей и миллионеров выстроились в очередь, чтобы выставлять ее напоказ приятельницам.
— Больше никаких чаепитий, — объявила она Румльдо, когда ландо Мак-Кимов доставило ее в «Хоффман-хаус». — Ты совершенно прав: если хотят меня видеть, пусть раскошеливаются.
Предсказания месье Дюрана все не сбывались. Крупные импресарио не подавали признаков жизни, а единственные, кто заинтересовался Чикитой, — хозяин захудалого театрика на задворках Манхэттена и менеджер странствующей труппы варьете, — предложили столь издевательские условия, что Румальдо попросту вытолкал их взашей.
— Вам бы все шикарные отели и прочая дрянь, а вот что будем делать, как деньги кончатся? — пробубнила Рустика так, чтобы один Сехисмундо расслышал, и припомнила любимое присловье бабушки: — Некоторые пукают выше задницы.
Патрик Криниган объявился через неделю и извинился за то, что так долго не выходило интервью. Виноват ужасный грипп, с которым он провалялся в постели несколько дней, — пояснил он Румальдо и Мундо. Но он готов оправдаться: у него с собой несколько экземпляров газеты с пылу с жару, и он хотел бы лично вручить их сеньорите.
«Дело и впрямь жареным пахнет», — процедила Рустика, срочно одевая и причесывая Чикиту, чтобы та могла принять посетителя.
Всем очень понравилось интервью, а репортер воспользовался подходящим случаем и предложил показать кубинцам Железный Вавилон.
— Я и сам неплохо знаю город, — снисходительно бросил Румальдо.
— Зато я не знаю, — вызывающе сказала Чикита и, смягчив тон, намекнула, что ей было бы страшно приятно рассчитывать на мистера Кринигана в качестве чичероне. — Рустика, конечно, отправится с нами, — подчеркнула она, заметив, что у Румальдо аж уши покраснели.
После ухода Кринигана Румальдо попытался ее урезонить, но Чикита вскинула руку и оборвала его:
— Ты мне менеджер, а не хозяин, — ледяным голосом напомнила она и постаралась, насколько могла, смотреть брату в глаза. — И мы не в Матансасе, а в Нью-Йорке, так что оставь проповеди при себе. — И с расстановкой продолжала: — А на твоем месте я бы не сидела сложа руки и отправилась к другим импресарио. Сбережения наши тают.
Румальдо в бешенстве развернулся и заперся в их с Мундо комнате. Пианист улыбнулся, сел за фортепиано и наиграл бравурный марш.
— Ты победила в битве, — злорадно заметил он.
— Если бы, — вздохнула Чикита, рассматривая не самую удачную, на ее взгляд, иллюстрацию к интервью в «Уорлд». — Разве что в мелкой стычке.
Рустика искоса глянула на них, но от реплик воздержалась. Румальдо, конечно, кровосос, но тут он прав. Пусть они сейчас в большом городе, где все живут «по-современному», сеньорите все равно негоже принимать приглашения от незнакомцев. Ей, Рустике, вовсе не по душе этот смазливый, благоухающий одеколоном журналист. А уж как Чикита на него смотрит — и вовсе стыд и позор.
Румальдо безуспешно обивал пороги импресарио, собирая отказы, туманные обещания и малозаманчивые предложения, а Чикита тем временем пристрастилась совершать прогулки с Патриком Криниганом.
Рано поутру или на закате журналист прибывал в наемном экипаже и возил Чикиту по разным живописным местам. Она в упоении слушала рассказы вкрадчивого ирландца, который попал в Штаты в возрасте пяти лет, а теперь, казалось, был в курсе всего на свете. «Этот старый дом вскоре снесут и построят банк». «Видите тех рабочих под палящим солнцем? Они возводят памятник на могиле генерала Гранта». «А здесь, в „Карнеги-холле“, вчера состоялся концерт в пользу армянских беженцев,
- Вальтер Эйзенберг [Жизнь в мечте] - Константин Аксаков - Русская классическая проза
- Под каштанами Праги - Константин Симонов - Русская классическая проза
- Маскарад - Николай Павлов - Русская классическая проза
- Трое - Валери Перрен - Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 4 - Варлам Шаламов - Русская классическая проза
- Тунисские напевы - Егор Уланов - Исторические любовные романы / Короткие любовные романы / Русская классическая проза
- От солянки до хот-дога. Истории о еде и не только - Мария Метлицкая - Русская классическая проза
- Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова - Русская классическая проза
- Кровавый пуф. Книга 2. Две силы - Всеволод Крестовский - Русская классическая проза
- Только правда и ничего кроме вымысла - Джим Керри - Русская классическая проза