class="p1">— Ты возвращаешься ко мне. Забываешь эту свою дурочку. Мы становимся парой, и я возвращаю тебе информацию. Более того, я перехожу обратно в твою компанию и помогаю вернуть клиентов.
Глава 33
Ксения
«Ксюша, я должен уехать на неделю, но я вернусь! Обязательно вернусь! Мне нужно разобраться с делами, которые угрожают всему, что я строил годами. Но без тебя этот бизнес не имеет смысла. Без тебя ничто не имеет смысла. Жди меня. Пожалуйста».
Я перечитываю записку дважды, трижды. В груди что-то болезненно сжимается и одновременно — расслабляется. Он не сдался. Не убежал. Просто у него проблемы, которые нужно решить.
— Что там? — спрашивает мама.
— Он уехал по делам, — отвечаю я, складывая листок. — Говорит, что вернётся.
— И что ты чувствуешь? — осторожно интересуется мама.
Я задумываюсь. Что я чувствую? Злость? Облегчение? Разочарование?
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Странно без него. Привыкла уже, что он там сидит.
Мама улыбается.
— Может, это и к лучшему. У тебя будет время подумать. Разобраться в своих чувствах.
Может, она права. Может, это действительно к лучшему.
* * *
На следующий день папа действительно привозит крест. Простой деревянный крест из сосны, который он сделал сам. На поперечной планке аккуратными буквами выжжено: «Артём».
Мы снова едем на кладбище. Дядя Коля помогает папе установить крест, подсыпать земли, выровнять участок. Я стою рядом и смотрю, как на этом небольшом кусочке земли появляется что-то важное, значимое.
Когда всё готово, папа отходит в сторону, давая мне побыть наедине с могилкой.
— Привет, малыш, — шепчу я и чувствую, как слёзы наворачиваются на глаза. — Прости, меня.
Ветер шелестит в ветвях берёз. Где-то вдали каркает ворона. И больше никаких звуков.
— Знаешь, я очень хотела тебя увидеть. Очень ждала… — голос обрывается.
Я молчу несколько минут, просто сижу и смотрю на крест. Потом продолжаю:
— Я знаю, что ты не понимаешь, почему всё так получилось. Я и сама не понимаю. Но хочу, чтобы ты знал — я тебя любила. Люблю. И всегда буду любить.
Слёзы текут по щекам, но плакать не больно. Наоборот, как будто что-то тяжёлое уходит из груди.
— Теперь я буду приходить к тебе, — говорю я. — Буду рассказывать, как дела. Ладно?
Ветер усиливается, ветви берёз качаются сильнее. Мне кажется, что это ответ.
* * *
С этого дня я начинаю ходить на кладбище каждый день. Утром, после завтрака, надеваю куртку и иду по знакомой дороге. Сначала родители волнуются — а вдруг мне станет хуже на улице, вдруг начнётся паническая атака? Но ничего такого не происходит.
Первые дни я просто сижу рядом с крестом, молчу, плачу. Потом начинаю говорить.
— Знаешь, малыш, мне очень страшно, — шепчу я, поправляя увядшие цветы, которые принесла вчера. — Страшно выходить из дома одной, страшно засыпать, страшно жить дальше без тебя.
Ветер шелестит в голых ветвях берёз. Где-то поблизости щебечут птицы — весна всё-таки наступает, несмотря ни на что.
— Прости меня за то, что не смогла тебя защитить, — слёзы катятся по щекам, но они уже не такие горькие, как раньше. Не такие безнадёжные. — Прости, что не услышал меня папа в ту ночь.
Я сижу на деревянной скамейке, которую папа сделал и принёс сюда на третий день, обхватив колени руками. Рассказываю сыну о своих страхах, о том, как мама печёт по утрам блинчики, пытаясь меня накормить, как папа смотрит футбол и делает вид, что всё в порядке, хотя я вижу тревогу в его глазах.
— А ещё твой папа очень хочет, чтобы мама его простила, — добавляю я тише. — Но я не знаю, как это сделать, малыш. Не знаю…
Слёзы высыхают на ветру. Я сижу ещё какое-то время, потом встаю и иду домой. С каждым днём становится немножко легче.
* * *
Проходит неделя с того дня, как исчезла машина Максима. Странно, но его отсутствие беспокоит меня больше, чем присутствие беспокоило раньше.
Я злюсь на себя за эти мысли. Зачем мне думать о нём? Он же изменщик, предатель. Но логика не помогает справиться с растущим беспокойством.
А вдруг он не вернётся? А вдруг его записка была просто способом красиво уйти? Может, он понял наконец, что я никогда его не прощу, и решил начать новую жизнь?
Я качаю головой, прогоняя эти мысли. Какая разница? Мне же лучше без него. Спокойнее. Я могу восстанавливаться, ходить к психологу, приводить в порядок свою разрушенную жизнь, не думая о том, что он сидит там, за забором, и ждёт.
Но почему же тогда каждое утро я невольно смотрю на то место, где стояла его машина? Почему, возвращаясь с кладбища, первым делом осматриваю улицу в поисках знакомого силуэта?
— Ксюша, у тебя сегодня приём у психолога, — напоминает мама за завтраком.
Я киваю рассеянно, всё ещё думая о Максиме. Неделя — это много или мало? Может, у него действительно серьёзные проблемы?
— Мам, а как думаешь, он вернётся? — спрашиваю я вдруг.
Мама поднимает глаза от тарелки.
— Не знаю, Ксюшенька. А ты хочешь, чтобы он вернулся?
Вопрос застаёт меня врасплох. Хочу ли я? Честный ответ пугает меня самою.
— Не знаю, — признаюсь я. — Но без него как-то… странно.
Мама молчит, но я вижу — она понимает.
* * *
В кабинете Владимира Сергеевича я рассказываю о том, как хожу к могилке сына, как разговариваю с ним, как слёзы постепенно становятся не такими болезненными.
— Это очень хорошо, Ксения, — одобряет он. — Процесс горевания идёт правильно. Вы даёте себе возможность прожить боль, а не заталкивать её вглубь.
— А ещё я думаю о муже, — добавляю я неуверенно. — Он уехал неделю назад, сказал, что по делам. И я… я волнуюсь за него. Злюсь на себя за это, но волнуюсь.
Владимир Сергеевич снимает очки, протирает их салфеткой.
— А что именно вас злит в ваших чувствах к мужу?
Я задумываюсь. Что именно?
— То, что я не могу его просто возненавидеть и забыть. Было бы намного проще, если бы я его ненавидела. А так… Он предал меня, но я всё равно не могу просто вычеркнуть его из сердца.
— Ксения, а вы уверены, что злитесь именно на мужа?
Вопрос
