выделяясь в своей красной одежде на фоне свалившейся кучи снега. Зубы сжал крепко. Смотрел вслед удалявшемуся, не говоря ни слова. Лишь продолжал успокаивать коня нежными поглаживаниями по шее.
— У нас есть припасы. Есть две вьючные лошади, одна из которых — отличный ходок по горам. Можем рискнуть, — предложил я.
Эдмонд заговорил, выдержав паузу. Видимо, случившееся его подкосило.
— Сколько раз мы уже смотрели смерти в лицо? Я не суеверен, как сбежавший мерзавец, но порой мне кажется, что ты, Коста, — мой талисман. Мой ангел хранитель.
— И…?
— Разве у нас есть выбор? Сейчас я уже не уверен, что нас встретят в Адлере с распростертыми объятиями. Проскочить к русским в Гагры — невыполнимая для нас задача. Все походы к крепости, как мы убедились, стерегут черкесы. Нам не остается другого, кроме как прорываться через перевал. Во всяком случае, попытаться. Всего несколько километров… — Спенсер тяжело вздохнул.
Я смотрел прямо в его глаза, пытаясь уловить хоть тень сомнения. Идти на перевал без уверенности в успехе означало погибнуть. Но Эдмонд был уверен в себе. Уверен во мне. Все-таки эти англичане сделаны из железа. Этого у них не отнимешь. Именно эта твердость сделала их владыками мира. Позволила пересечь Африку. Завоевать Индию и добраться до подножия Гиндукуша. Основать Гонконг. Даже стать «белыми раджами» Борнео, подчинив себе малайцев, «охотников за головами»[1].
И сейчас в глазах Спенсера я видел такую же решимость идти до конца. Наплевав на все.
— Попытка не пытка, как говорят русские.
Эдмонд не понял, поэтому переспросил.
— Коста, ты со мной?
Я рассмеялся, и Спенсера отпустило. Он понял, что я принял решение.
— Ты забыл, кунак, что я тебе сказал в Одессе? Ниточка с иголочкой! Мы с тобой — как ниточка с иголочкой. Куда ты, туда и я.
Эдмонд рассмеялся следом.
— В Гаграх ты хотел меня бросить!
Это не было обвинением. Это было дружеское подтрунивание. Я протянул руку. Спенсер крепко ее пожал. Потом не выдержал и крепко меня обнял.
— У меня не было друга, преданнее тебя!
Я смущенно кашлянул. Два мужика, обнимающихся на подходе к главной вершине Кавказа… А впрочем, наплевать. Я обнял его столь же крепко.
— Мы все преодолеем! — вспомнил я строки из песни Дина Рида, который перепел величайшую песню надежды. Надежда нам была нужна как воздух!
Сейчас, если следовать канонам вестернов, нам следовало захлюпать носами и смущенно отвернуться друг от друга. Вместо этого, мы просто сели на своих коней и отправились дальше в горы. Успокоившийся катер уверенно цокал копытами, безошибочно находя дорогу в обход свалившейся кучи снега. Мы не оглядывались назад. Не следили за удалявшейся фигурой предателя Софыджа. Вперед, только вперед!
… Через час несложного подъема мы остановились. Что-то еле уловимое изменилось вокруг. Мы услышали нарастающий вой ветра. Где-то в стороне от нашей тропы сорвались камни и, громко ударяясь о родную скалу, покатились вниз. Не камнепад, нет. Отдельные булыжники или осколки, вдруг решившие, что засиделись в горах и пора наведаться на плато.
— Смотри! — Спенсер указал рукой вниз, на сосновый лес, который мы проезжали перед переправой через реку.
Деревья шатались и гнулись как тростинки. В воздухе летали сучья. И без того покореженный сосняк на глазах превращался в непролазную чащу.
— Поднимается буря! Нужно искать укрытие! — Спенсер завертел головой, оглядывая ближайшие скалы.
— Пастух говорил о пещере! — закричал я, забыв об осторожности. Стоило ли о ней думать, когда ветер завывал все сильнее?
Мы погоняли лошадей, взбираясь выше. Умные животные и сами ускорились. Инстинкт управлял ими сильнее, чем удары пятками по бокам. Вокруг с гор летели камни. Они ударялись о тропу и разлетались как шрапнель. Лошади каждый раз испуганно всхрапывали. С их губ летела пена. Мы вжимали головы в плечи, ежесекундно ожидая рокового удара. Любая задержка, тем более остановка, означали неминуемую гибель.
Нас спас катер. Видимо, он знал, куда идти. Он привел нас к зияющей дыре в скале — к темной пещере со входом, достаточным чтобы прошла, пригнув голову, лошадь.
Пещерой активно пользовались. Наши предшественники оставили здесь даже небольшой запас дров. И несколько факелов у входа. Один мы зажгли. Стреножили лошадей. Прошли вглубь пещеры и обнаружили подобие кострища. Вскоре в нем весело плясал огонь. Дым уносило куда-то вверх — в незаметные глазу трещины в своде.
Мы устроили себе лежбище. Подогрели еду. Даже ухитрились сварить себе кофе без всякого кофейного набора, от которого я избавился в страшном лесу. Ни дать, ни взять, отель «У погибшего альпиниста». Я прикусил язык, чтобы не сказать это вслух. Плохое сравнение! Здесь, в горах не стоило шутить на тему смерти.
Спенсер отошел к выходу из пещеры. Вернулся.
— Буря успокоилась! Я пешком схожу на разведку.
— Стоит ли идти одному?
— Коста! Сегодня мы точно не пойдем к леднику. Только с утра, чтобы иметь световой день в запасе. Я хочу посмотреть тропу. Быть может, буря превратила ее в непроходимую.
— Хорошо! Я присмотрю за лошадьми. Возьми на всякий случай палку пастуха!
Я улегся у костра. Смотрел на игру теней на своде пещеры.
Интересно, кто в ней побывал до нас? Наверное, сваны здесь отдыхали, пробившись через ледник. Или карачаевцы, как и мы, укрылись от бури, преследуя кровника. Пастух рассказал, что месть здесь надолго не откладывают. Если кто-то из пришлых взял жизнь карачаевца, за ним погонится все селение и будет преследовать, пока не прикончит. Суровые законы гор! Быть может, даже имя пещере дали в честь кровавого результата местных разборок?
«Как же я изменился! Как закалили меня все испытания! Особенно те, что выпали на мою долю в Черкесии. Я стал настоящим бойцом!»
Я успокоил разгулявшееся воображение и сосредоточил мысли на своих отношениях с Эдмондом. Оставляя в стороне его политическую близорукость или предвзятость и тот факт, что он шпион и убийца на службе английского короля, Спенсер — отличный мужик и хороший товарищ. И — главное — делает, помимо разных гадостей, большое дело. Его книга может стать куда важнее его миссии. Если ее дополнить моими показаниями, русская разведка получит уникальный отчет о состоянии дел во внутренних районах Черкесии, где мы побывали. Мне следовало его беречь как зеницу ока. Иначе все тяготы, что выпали на нашу долю, могут оказаться бесполезными.
Интересно, меняет ли мое участие в экспедиции историческую реальность? Я не историк, тем более, не специалист по
