Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ВМЕСТО ОДЫ
Мне б хотелось вас воспеть во вдохновенной оде,только ода что-то не выходит.
Скольким идеаламсмерть на кухне и под одеялом!
Моя знакомая — женщина как женщина,оглохшая от примусов пыхтения и ухания,баба советская, в загсе ве́нчанная,самая передовая на общей кухне.Хранит она в складах лучших датзамужество с парнем среднего ростца;еще не партиец, но уже кандидат,самый красивый из местных письмоносцев.Баба сердитая, видно сразу,потому что сожитель ейныйогромный синяк в дополнение к глазуприставил, придя из питейной.И шипит она, выгнав мужа вон:— Я ему покажу советский закон!Вымою только последнюю из посуд —и прямо в милицию, прямо в суд…—Домыла. Перед взятием последнего рубежазвонок по кухне рассыпался, дребезжа.Открыла. Расцвели миллионы почек,высохла по-весеннему слезная лужа…— Его почерк!письмо от мужа.—Письмо раскаленное — не пишет, а пышет.«Вы моя душка, и ангел вы.Простите великодушно! Я буду тишеводы и ниже травы».Рассиялся глаз, оплывший набок.Слово ласковое — мастер дивных див.И опять за примусами баба,все поняв и все простив.А уже циркуля письмоносцаза новой юбкой по улицам носятся;раскручивая язык витиеватой лентой,шепчет какой-то охаживаемой Вере:— Я за положительность и против инцидентов,которые вредят служебной карьере.—Неделя покоя, но больше никакне прожить без мата и синяка.Неделя — и снова счастья нету,задрались, едва в пивнушке по́были…Вот оно — семейное «перпетууммобиле».И вновь разговоры, и суд, и трескна много часов и недель,и нет решимости пересмотретьсемейственную канитель.
Я напыщенным словам всегдашний враг,и, не растекаясь одами к 8 марта,я хочу, чтоб кончилась такая помесь драк,пьянства, лжи, романтики и мата.
ФЕВРАЛЬ
Стекались в рассвете ра́ненько-ра́ненько,толпились по десять, сходились по сто́.Зрачками глаз и зрачками браунинговглядели из-за разведенных мостов.И вот берем кто нож, кто камень,дыша, крича, бежа.Пугаем дома́, ощетинясь штыками,железным обличьем ежа.И каждое слово и каждую фразу,таимую молча и шепотом,выпаливаем сразу,в упор, наотмашь, оптом.— Куда нашу кровь и пот наш деваете?Теперь усмирите! Чёрта!За войны, за голод, за грязь издевательств —мы требуем отчета! —И бросили царскому городуплевки и удары в морду.И с неба будто окурок на́ пол —ободранный орел подбитый пал,и по его когтям, по перьям и по лапамидет единого сменившая толпа.Толпа плывет и вновь садится на́ мель,и вновь плывет, русло меж камня вырыв.«Вихри враждебные веют над нами…»«Отречемся от старого мира…»Знамена несут, несут и несут.В руках, в сердцах и в петлицах — а́ло.Но город — вперед, но город — не сыт,но городу и этого мало.Потом постепеннопришла степенность…
Порозовел постепенно февраль,и ветер стихнул резкий.И влез на трон соглашатель и вральпод титулом: «Мы — Керенский».Но мы ответили, гневом дыша:— Обратно земной не завертится шар.Слова переделаем в дело! —И мы дошли, в Октябре завершато, что февраль не доделал.
КОРОНА И КЕПКА
Царя вспоминаю — и меркнут слова.Дух займет, и если просто «главный».А царь — не просто всему глава,а даже — двуглавный.Он сидел в коронном ореоле,царь людей и птиц… — вот это чин! —и как полагается в орлиной роли,клюв и коготь на живье точил.Точит да косит глаза грозны́!Повелитель жизни и казны.И свистели в каждом онемевшем местеплетищи царевых манифестин.«Мы! мы! мы!Николай вторы́й!двуглавый повелитель России-тюрьмыи прочей тартарары,царь польский, князь финляндский,принц эстляндский и барон курляндский,издевающийся и днем и ночьюнад Россией крестьянской и рабочей…и прочее, и прочее, и прочее…»
Десять летпрошли — и нет.
Память о прошлом временем гра́бится…Головкой русея,— вижу — детям показывает шкрабицакомнаты ревмузея.— Смотрите, учащие чистописание и черчение,вот эта бумажка — царское отречение.Я, мол, с моим народом — квиты.Получите мандат без всякой волокиты.Как приличествуетего величеству,подписал, поставил исходящий номер —и помер.И пошел по небесной скатерти-дорожке,оставив бабушкам ножки да рожки.— А этот… не разберешься — стул или стол,с балдахинчиками со всех сторон?— Это, дети, называлось «престолотечества» или — «трон».«Плохая мебель!» —как говорил Бебель.— А что это за вожжи, и рваты и просты́? —Сияют дети с восторга и мления.— А это, дети, называлось «браздыправления».Корона — вот этот ночной горшок,бриллиантов пуд — устанешь носивши.—И морщатся дети: — Нехорошо!Кепка и мягше и много красивше.Очень неудобная такая корона…Тетя, а это что за ворона?— Двуглавый орел под номером пятым.Поломан клюв, острижены когти.Как видите, обе шеи помяты…Тише, дети, руками не трогайте! —
И смотрят с удивлением Маньки да Ваняткина истрепанные царские манатки.
ПЕРВЫЕ КОММУНАРЫ
- Полное собрание сочинений в тринадцати томах. Том первый. Стихотворения (1912-1917) - Владимир Маяковский - Поэзия
- Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - Владимир Маяковский - Поэзия
- Том 2. Стихотворения и пьесы 1917-1921 - Владимир Маяковский - Поэзия
- "Окна" Роста 1919-1922 - Владимир Маяковский - Поэзия
- Агитлубки (1923) - Владимир Маяковский - Поэзия
- Маяковский начинается - Николай Асеев - Поэзия
- Стихи и поэмы - Константин Фофанов - Поэзия
- Владимир Ильич Ленин - Владимир Маяковский - Поэзия
- Поэмы и стихотворения - Уильям Шекспир - Поэзия
- Стихи - Владимир Маяковский - Поэзия