Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А теперь и угодили в чекушку, — ввернул полковник Ящиков.
— Посмотрите на него, — вскричал Эбьен, — указывая на полковника. Посмотрите, как он на вас смотрит, о… или вы не человек, или ваше сердце должно растаять от того палящего упрека, которым горят прекрасные мужественные глаза убеленного в боях воина, этого Цинцинната наших дней. А ведь и он когда-то в припадке ослепления кричал: да здравствует война! и, потрясая булатом, мчался на белом скакуне впереди одурманенного войска. Нет, нет, банкир Ламуль, не пытайтесь спрятаться от негодующих взоров миллионов искалеченных вами людей, не старайтесь скрыть свое мохнатое сердце под белым плащом невинности… Банкир Ламуль, я говорю вам — запомните это, даже лучше, зарубите себе на носу — пройдут века, а ваше имя не устанут проклинать наши далекие потомки, когда сами вы давно сгниете в недрах окровавленной вами земли, и при имени вашем будут ночью плакать испуганные младенцы.
— Но что же мне теперь делать? — пробормотал Пьер Ламуль, обливаясь слезами.
— Стыдитесь! Больше вам нечего делать!
— Да-с! — наставительно сказал полковник, — не хорошо-с! Стыдно-с!
— Товарищи! — продолжай Эбьен взволнованным голосом, — кто из вас за войну, прошу поднять руки.
Ни одна рука не поднялась.
— Теперь товарищи, прошу поднять руки тех, кто против войны.
Все, кроме Какао, подняли руки.
— Абсолютное большинство голосов при одном воздержавшемся за непониманием, в чем дело, — прекрасно!
— Теперь товарищи…
Стук засова не дал ему докончить предложения.
Вошел симпатичный парень с честным и открытым лицом и, поставив посреди комнаты две миски, удалился.
— Почему-то в комнате запахло морем, — заметил Валуа.
Полковник Ящиков вдруг вскочил с места.
— Вобла, вобла! — кричал он, от радости приплясывая, — матушка ты моя, рыбешечка ненаглядная. Соскучилась-таки по мне, старику, приплыла-таки.
— Превосходный суп, — заметил Ламуль заискивающим тоном.
— Еще бы, после океанских хлебов.
— А что в другой миске?
— Какая-то каша — желтая.
— Ужели пшено? — вскричал полковник и тут же прибавил разочарованно, нет, маис какой-то… да и в рыбе я, кажется, ошибся… Нет, не наша это рыба… чужая рыба… тюрбо.
В течение нескольких минут все с жадностью ели.
Даже прекрасная Тереза, ничего раньше никогда не кушавшая, теперь с восторгом обсасывала вкусные, пахнущие синим простором, хвостики.
И вдруг в углу раздались странные писки, напоминающие те звуки, которые изрыгает из скрипки слепой скрипач, которому мальчишка вместо смычка подсунул одну ручную пилу. Это всхлипывала черная принцесса.
— Ах, черт возьми! — вскричал Галавотти, — бедняга не ест здешней пищи. Вы бы, сеньор, распорядились, а то еще, неровен час, похудеет наша красавица.
И он постучал по двери деревянной ногой.
— В чем дело? — раздался голос.
— Товарищ, — сказал Эбьен, — среди нас есть одна девушка, которая не ест этой пищи.
— Что же делать. Здесь как-никак темница, а не отделение дювалевского ресторана.
— Пищу, которую ей хотелось иметь, очень легко добыть. Я думаю, что миска дождевых червей вполне бы удовлетворила девушку.
Очевидно, часовой был очень удивлен столь необычным вкусом заключенных, ибо он немедленно загремел засовом.
Прекрасная Тереза заметила при этом, что Галавотти что-то тихо говорил на ухо Морису Фуко, а тот качал головой, указывая себе на желудок.
— Дождевых червей? — переспросил часовой.
— Ну да, вы знаете, что после дождя выползают черви. Ну, если нет дождевых, можно навозных. Ужа, наконец.
— И товарищ все это съест?
— Съест.
Часовой долго качал головой и наконец вышел, забрав миски.
— Ну, Морис, — пошутил Ламуль, — сейчас мы угостим вашу супругу.
— Пьюк! — сказал Морис, садясь рядом с Какао.
— В чем дело?
— Клюмс.
— Что за ерунда.
— Плюмс.
— Что вы ломаетесь!
— Пьюк, — возразил Морис, отодвигаясь от Какао, которая вдруг возымела намерение приласкать его.
В это время дверь отворилась, и часовой внес блюдо, полное червей. Другие часовые и человек в очках стояли, с любопытством заглядывая в камеру. Какао с жадностью взяла горсть червей, отжала их в своем темном кулаке и поднесла копошащийся пучок этих темных макарон к устам Мориса.
Заключенные, кроме Галавотти, ахнули от удивления.
Морис Фуко откусил кусочек червяка и проглотил его, сделав при этом такую гримасу, что все бабочки у него на лице, казалось, вот-вот улетят, захлопав крыльями.
— Как, и этот тоже ест червей? — изумился человек в очках.
— Ну, конечно, сеньор, ест! — вскричал Галавотти, — да еще как уплетает. Фиго, — обратился он к Морису.
— Фиго, — отвечал тот, — Вот видите… Я спросил его, что он больше всего любит на свете. Он ответил — жену, а после жены дождевых червей.
— Но ведь вы оба сказали всего одно слово.
— Мы понимаем друг с друга с полуслова… Он понял первую половину, а я вторую.
— Кто-нибудь состоит при них? — спросил человек в очках.
— Я состою, сеньоры, я состою. Я этим зарабатываю на хлеб. Они едят червей, а я зарабатываю хлеб. Очень интересное зрелище, поучительное и имеющее даже общественное значение. Вообразите, все начнут питаться червями; вот царь-голод остался без престола.
— Но почему же вы попали к нам в тюрьму?
— А это уж я вас должен спросить, а не вы меня.
— Но ведь вы же пришли вместе с этими белогвардейцами.
— Ничего подобного. Это было чистое совпадение… Просто я показывал моим дикарям здешние достопримечательности… Я — белогвардеец?.. Хорошенькая история. Видите ногу… Потерял на мировой бойне…
Человек в очках смутился.
— Чего же вы молчали?
— А у меня бывает… Последствия контузии. В двух шагах от меня лопнул чемодан, то есть не с бельем чемодан, а настоящий чемодан — из немецкой мортиры. Меня тогда скрутило, как штопор, и язык мой за что-то зацепился, кажется, за щитовидную железу… Ну, с тех пор он иногда и зацепляется… Вот и тут как раз зацепился, а эти ребята, пожалуй, легче бы объяснились с галками, чем с вами.
— У вас есть удостоверение личности и мандат на право демонстрации этих товарищей?
— Был мандат, даже два было, — сказал Галавотти, роясь в карманах, один мандат на него, другой на нее… Гм… А… я его потерял. Я так размахивал руками, что у меня все повылетело из карманов. Я сделаю публикацию… номера случайно помню. До свидания, товарищ, простите за беспокойство.
И, вытолкнув из темницы Мориса и Какао, Галавотти удалился, стуча деревяшкой.
* * *В этот же вечер в камеру, где сидели путешественники, было брошено в окно кем-то объявление:
Театр улицы 9 Мая
КРАСАВИЦА С ОСТРОВА «ЛЮЛЮ» (с мужем)
Подробности в афишах
Для заведующих общественными столовыми вход свободный
Глава V
Самопропаганда
После того как трое узников очутились на свободе при столь удивительных обстоятельствах, пребывание в тюрьме показалось остальным невыносимо скучным.
Прекрасная Тереза наконец не выдержала.
— Послушай, дыня, — сказала она, щелкнув банкира по затылку, — мне надоело тут сидеть.
— А я что же поделаю?
— Ну, я не знаю… Ну, откажитесь от своих привилегий.
— Ха, ха, ха, — расхохотался Эбьен, — да разве у него есть привилегии? Отказаться от привилегий!.. Да их у него давно уже отняли. Нет, пусть он лучше возвратит к жизни те сотни тысяч ни в чем не повинных людей, которых он утопил в крови.
— А ну вас с вашей кровью… И так не радостно на душе, а вы все кровь, да смерть…
— Ага, не нравится? Купоны-то резать не то, что головы…
— По-моему, — заговорил вдруг Валуа быстро и убежденно, — сидеть в этой тюрьме просто глупо… вообще в тюрьме сидеть глупо… Чего от нас хотят? Чтобы мы признали советскую власть? Да ведь я, ей-богу, в душе всегда стоял за советскую власть… Ну, посадите меня сейчас на французский престол… да… я имею на это все права, ибо мои предки правили Францией подольше, чем Бурбоны… ну, вот посадите меня…
— Да вы не тяните… Ну, посадили вас… дальше?
— А дальше… Ну какой я король? Ну, что я буду делать на троне?
— Ну, мало ли что… послов принимать.
— Великое, подумаешь, счастье… В кафе ходить нельзя, артисток… простите, я забыл, что тут дамы, нет, препакостная жизнь… полнейший вздор… И потом, ведь это только в начале революции плохо. Если прислугу прогонят, так и то сколько времени хозяйства наладить не могут, а тут правительство прогнали… А почитайте, как теперь хорошо в России. Спросите полковника, он человек опытный, разве можно сразу наладить?
- Собрание сочинений в девяти томах. Том 1. Рассказы и сказки. - Валентин Катаев - Советская классическая проза
- Электрическая машина - Валентин Катаев - Советская классическая проза
- Мой друг Ниагаров (цикл рассказов) - Валентин Катаев - Советская классическая проза
- Воскрешение лиственницы - Варлам Шаламов - Советская классическая проза
- Воскрешение лиственницы - Варлам Шаламов - Советская классическая проза
- Ардабиола (сборник) - Евгений Евтушенко - Советская классическая проза
- Каменный фундамент - Сергей Сартаков - Советская классическая проза
- Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин - Советская классическая проза
- Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина - Историческая проза / Советская классическая проза
- Москва – Петушки - Венедикт Ерофеев - Советская классическая проза