при дворе этого великолепного человека! Я понимаю, что ему здесь было бы не совсем хорошо, но он смог бы преодолеть свою неприязнь из почтения и благодарности к царственному благодетелю и воспитаннику.
– Что ему здесь делать? Мы еще не готовы принять такого человека! – воскликнул курфюрст.
Казалось, его охватила какая‑то внутренняя дрожь. Он невольно снова потянулся к завещанию отца и ткнул пальцем в то место, где говорилось следующее: «Сын мой, я оставляю тебе великую страну, но ни в одном немецком княжестве нет места, где было бы больше раздоров, убийств и жестокости, чем в нашей марке».
– Но я хочу, чтобы они слышали трубный глас, чтобы знали, что я бодрствую, хотя они считают иначе. Я не боюсь их, я знаю их всех и все их уловки, на которых они строят обман. Я отыщу их в пиршественных залах и тайных логовах, в их родовых гнездах и в притонах, я буду искать их днем и ночью. Я стану очищать улицы и замки. Пусть те, кто наделен властью, трепещут предо мной, поскольку я намерен выгнать волков из-под овечьих шкур, которые на них надеты. Я покажу им всем, что не боюсь их, не боюсь их окриков, ибо я их господин!
Он вскочил и, видимо, взволнованный собственной речью, снова стал мерить комнату шагами.
– Это неслыханно, об этом невозможно помыслить! – продолжал он. – Я говорю о нападении разбойника, случившемся почти рядом со мной, почти перед моими глазами, там, куда доходит дыхание уст моих, где касаются земли копыта моего коня. Этим выражено презрение ко мне, поругание государства, угроза гибели той справедливости, которую я взращиваю. Подлое, жалкое, кровавое ограбление! Это можно сравнить с тем, как если бы убийца написал на всех деревьях, под которыми я ступаю: «Горе той стране, правителем которой является ребенок!» Но он ошибается!
– Мой проницательнейший господин имеет в виду позавчерашнее нападение на иудея? Я о нем слышал.
– Оно произошло сегодня, Линденберг, еще не прошло двадцати четырех часов.
– Иудей, ваша милость, должен…
– Он не иудей. Вспомни того торговца, который показывал нам свой товар на таможне в Саармунде. Я еще купил у него кое-что. Среди денег, вырванных проклятой рукой вора, лежат и мои мешочки с деньгами, зашитые придворным портным.
– Если бы я не слышал об этом из заслуживающих доверия уст, я бы с трудом поверил. Впрочем, теперь я тоже вспомнил этого торговца. Он был в зеленом камзоле! Тогда, признаюсь, его лицо не внушило мне доверия, к тому же я следил за его алчными пальцами, пока ему отсчитывали деньги. Но, должно быть, я ошибся. Значит, это был не иудей!
– Я ненавижу иудеев, Линденберг, и думаю, что еще поквитаюсь с этими ростовщиками, когда придет их время, потому что они были и останутся предателями крови нашего Господа и Спасителя. Но там, где я наложил запрет на пролитие крови, никто не посмел бы поднять руку ни на мошенника Симона Волхва, ни на Иуду Искариота, несущего тридцать сребреников. Или ты сомневаешься?
– Как я могу сомневаться, когда говорит мой господин?
– И все же ты в сомнениях? У тебя другие мысли по этому поводу? Я люблю, когда люди свободно высказывают свое мнение, даже если оно противоречит моему.
– Признаюсь, у меня возникло некоторое сомнение, и я желаю, чтобы милостивый господин пришел мне на помощь. Если предположить, что Иуда Искариот ехал бы, например, из Кёпеника в Берлин, везя неправедно добытые деньги, а я встретил бы его в лесу, то, святой Иоанн мне свидетель, не думаю, что совершил бы грех, если бы размозжил ему голову. А если бы это и было грехом, то, помоги мне Бог, я бы все равно так сделал. Милостивый господин, этот вопрос кажется мне очень важным. «Кесарю кесарево, а Богу Богово». Простите меня, я – простой мирянин, но мне кажется, что эти слова здесь уместны. Нет, господин, рискуя вызвать ваше неудовольствие, я не упустил бы случая. Иуда Искариот – не хуже ли он дьявола, которому пришлось уступить нашему Спасителю, поскольку он не смог ввести Его в искушение, тогда как Иуда предал Господа нашего в руки врагов его? Никакой суд не смог бы мне помешать забить этого дьявола до смерти, если бы это было в моей власти. Вопрос кажется мне настолько важным, что считаю, было бы правильно, если бы некий христианский правитель разослал бы его в университеты, чтобы можно было бы услышать мнение богословов.
– Думаю, что богословы ответили бы, что человек не имеет права убивать даже дьявола, поскольку Бог попускает ему существовать, искушая нас для нашего же спасения. Что касается Иуды, то Бог сделал так, что ни ты, ни я не можем встретиться с ним на пустошах недалеко от Кёпеника, поскольку предатель уже давно попал на Божий суд. Кроме того, побили не его, а торговца Хеддериха, и не ты его побил, а Готтфрид фон Бредов. Что скажешь на это?
– Дело требует…
– Самого серьезного разбирательства. Так и будет.
– Безусловно, серьезного, мой господин. И все же меня одолевают сомнения, не лучше ли без этого обойтись. Простите меня, это не совет, а просто мое мнение. Добиться справедливости, безусловно, очень важно, но благополучие всего государства, прежде всего, благополучие себя самого, вашей прославленной семьи, также следует принять во внимание. Влияние Бредовых простирается на весь Хафельланд и на половину Заухе, да и те районы, где Бредовых нет, тоже не надо упускать из виду. Я очень хорошо понимаю, что сейчас уже прошло время Путтлицев и Квицовых, поэтому я не говорю о восстании, которого следовало бы бояться. Ваша сильная рука справилась бы с ним. Но у каждого правителя имеются и дополнительные соображения, особенно у всякого христианского правителя, и уж тем более у того, кто живет только для блага своих подданных. Вы не должны бояться врага, но дразнить его, с тем чтобы разъярить, тоже не очень осмотрительно. А еще речь идет о престиже семьи. В последнее время они очень влиятельны. Уже тридцать лет Бредовы не участвовали ни в чем предосудительном. Какой неприятностью стал бы судебный процесс против одного из членов семьи, у которого была отличная репутация! Строгое наказание виновного выглядело бы так, будто наказали праведника.
– Но ведь он виноват.
– Пока ничего не было объявлено, все еще можно переиграть. С этим торгашом хорошо бы помириться, хотя потребует он немало. Бредовы из Фризака сильно заняты торговыми делами, но если бы они вняли доброму совету, то мы могли бы не доводить
