Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Оно! — спецназовец выплюнул остатки порошка. — Герыч.
— Проходи, Никита Егорович, раз пришли, — Гришин сделал широкий жест, — Я за вами и сам уже собирался посылать. Вы меня опередили. Кто там с тобой?
— Да все, кроме Викторовича. Он того казачка конвоирует. А, может, тоже уже здесь. А где эти все, его которые, семья?
— В подвале закрыли, чтоб не мешали, — Анатолий поднял взгляд на бойца, который привел Атамана, — кликни там еще кого-нибудь. Понятыми будут.
Боец молча вышел.
— Ну, что, Атаман, принимай работу. Все чин по чину. Наркотики, наркоторговцы, распространители.
Гуталиев зло глянул в его сторону:
— Это еще доказать надо.
Гришин усмехнулся.
— Что, скажешь не твое?
— Конечно, не мое. Кто-то из гостей моих принес, сука. А мне не сказал. Я думал — мука.
Гришин развеселился.
— Нет, ну ты смотри, какой наглый…
В комнату вошли и с интересом заоглядывались Василий Иванович и Юра Гойда. Атаман обернулся к ним:
— Кто с теми остался?
— Да все там, — Василий Иванович извлек замерзшие руки из карманов и подул теплом на красные ладошки, — Викторыч своего привел, рядом уложили, и наши с засады вернулись — еще одного поймали — огородами уходил, ну и бойцы ваши, — он кивнул подбородком в сторону капитана, — тоже там.
— Гады, — выдавил Гуталиев, — но вы еще попляшете у меня. А с тобой, Атаман, — он скривился, как от зубной боли, — мы еще разберемся, кровавыми слезами заплачешь. Зря ты сюда влез.
Боец, стоявший рядом, нагнулся и поднес к носу цыгана здоровый кулак:
— А вот это ты видел. Руки коротки.
Поднялся Гришин, подошел.
— Ну ты, мразь. Мы же до тебя в любом случае доберемся. Никакие «крыши» не помогут. Они нам все пофигу будут, когда мы в свободное время после работы тебя, гада, искать пойдем.
Жук усмехнулся и, не поворачиваясь, проговорил:
— Юра, кликни там Митрича, пусть подойдет, и нагайку чтоб не забыл.
— Это я мигом, — отозвался Гойда и убежал.
Гришин подошел к кожаному дивану в углу комнаты, скинул подушки.
— Подойдет?
— Скамейка для вип-персон? В самый раз. Развяжете его? А то неудобно так. Ни штаны снять, ни за руки подержать.
Гришин мотнул головой бойцу. Тот вытащил из ножен на поясе кинжал.
— Ах, падлы, — рыкнул цыган, но тут же сник — боец жестко ухватил его пальцами, словно клещами, за шею и придавил вниз. Одним движением перерезал веревки.
— На диван его, — скомандовал Гришин.
Боец потащил согнувшегося Гуталиева к дивану. Вошел Митрич, за ним у входа столпились остальные казаки.
Атаман отправил Гойду и Самогона на помощь бойцу. Втроем уложили извивающегося Гуталиева на диван, вытянули и зажали руки и ноги, кто-то стащил штаны.
Цыган подвывал и грозился умертвить всех находящихся в комнате. Его никто не слушал. Митрич распустил плетку, щелкнул, проверяя. В следующий момент воздух разрезал натянутый струной свист и яростный крик Гуталиева: «Аа…аа, сволочи..!»
Выстрелы в лесу
Отряд девятиклассников остановился на ночлег на небольшом пятачке — полянке в чаще Черного леса. Судя по многоразовому кострищу и бревнам-скамейкам вокруг, это место давно облюбовали их предшественники. Метрах в ста от стоянки уродливым шрамом лес разрезал неглубокий овраг, по дну которого сбегал тонюсенький ручеек, начинающийся из родника. Дальше балка углублялась, но и в самом глубоком месте оставалась проходимой с достаточно пологими откосами. Про нее рассказывали самые невероятные вещи, и будто глубина ее доходила когда-то до ста метров. Возможно, когда-то такое и было, но годы сделали свое дело и со временем она обмелела. Казаки это место знали, сюда и вели детей.
Остановиться решили часов в восемь вечера. Школьники к этому времени заметно подустали, во всяком случае, смеха и шуток в их рядах к вечеру слышно уже не было. Самый хулиганистый Витька Осанов из первой школы, внук и тезка начальника штаба казачьего войска, первым предложил идущей рядом Нине, его однокласснице, понести ранец. Та мило улыбнулась и охотно скинула лямки с плеч. Через час уже добрая половина девчонок шла налегке. Мальчишки терпеливо тащили по два набитых всякой всячиной баула. Сопели, потели, но не признавались в том, что тяжело. Темп передвижения Линейный задавал приличный. Спортсменам терпимо, остальным тяжело. Никто, к счастью, не отставал. Уже к середине дня группы школьников перемешались, и, не знай Линейный и Смагин своих земляков в лицо, вряд ли бы они смогли отличить павловцев от курских.
Под руководством казаков сбегали за водой, насобирали сушняка и, пока варился в большущем, литров на десять, казане ужин, быстро разбили палатки.
— Лес этот с самых давних времен, с тех самых, когда казаки начали заселять берега Лабы, считался прибежищем непримиримых черкесов. Сколько за полтора столетия в нем произошло стычек и сражений, пролито крови и отсечено голов и других частей тела, счету не поддается. Тут почти с каждой балкой, пригорком или лесной дорогой связана какая-нибудь история. Вот только рассказчиков не осталось, — Трофим Семенович подбросил полено в костер и вытер слезящийся от дыма глаз, — кто сам помер, кого раскулачили, кого расказачили. Некому стало рассказывать о казаках. Да и не принято это было. При советской власти люди стеснялись называть себя казаками. Ругательное слово было.
— А как называли? — перебил учителя Гриша Журавлев, однофамилец участкового станицы, спортсмен-наездник и просто любознательный парень.
Смагин заметил, с каким интересом глянула на него сидящая рядом Валя Иванова — весьма симпатичная девушка из Павловки. Она раскинула длинный волос по плечам и слегка прислонилась к Грише. Он сделал вид, что так и должно быть, но легкая краска на кончиках ушей внимательному наблюдателю выдала бы его с головой.
Линейный не обиделся:
— Как называли? Да по всякому. А больше никак не называли. Мужик, девушка, тетенька. Никак!
Василий Никитич Смагин помешал в котелке гречневую кашу с тушенкой, набрал в ложку, подул. Поднял голову и кивнул в сторону Осанова:
— Вот у деда его когда-то были тетради с записями историй казачьих, да одна ярая коммунистка выкинула их лет двадцать назад.
Дети с интересом посмотрели на Витьку. Тот слегка покраснел. Вытянутый, как жердь, Петро Ботвиньев, товарищ Витьки по всяким далеко не всегда благовидным затеям, толкнул его в бок:
— И что совсем ничего не осталось, никаких историй?
Витька сложил руки на коленях:
— Так, дед иногда вспоминает кое-что. По мелочам.
— А ты записывай, потом книгу напишешь, — посоветовала Нина.
— Писателем станешь, денег кучу заработаешь, Чехов, хи, хи… — Антон Петлюс, хорошист и вредина, не упустил случая поддеть товарища. Тем более, что на глазах у взрослых Витька ничего ему сделать не мог.
Витька насупился и многообещающе глянул на Антона.
— Интересно, а про нас, павловцев, кто-нибудь собирал истории? — Володька Гриценко, плечистый, спортивный парень из Павловки, поднялся и подкинул в костер отскочившую головешку.
Линейный помахал ладошкой, отгоняя дым:
— Про ваших летописцев нам ничего не известно. Но, думаю, должны быть. Наверняка, кто-то что-то записывал или и так помнит, на крайний случай, только показывать и рассказывать не могли.
— А почему? — не удержался внимательно слушающий разговор Дима Долгов, щупленький отличник, тоже из Павловки.
— Почему? Времена такие были. Шибко не любили власти, все что с казаками было связано.
— А… — снова открыл было рот Дима, но его бесцеремонно перебили:
— Ну что там, скоро готово будет? — это племянник председателя поселковой администрации, самый пухлый в отряде Генка Парамонов и потому, наверное, самый голодный не утерпел и придвинулся поближе к котлу. Но тут же отвернулся, пряча лицо от налетевшего дымного ветра.
Школьники хмыкнули.
— Пару минут и готово, — Смагин последний раз перемешал исходящую паром кашу, плотно прикрыл крышкой и снял с огня, — готовьте инвентарь.
Ребята бросились к рюкзакам за посудой. Сразу стало шумно и весело. Замелькали ложки, зазвенели тарелки. Достали термоса с чаем. Разлили всем. На какое-то время разговоры стихли.
После сытного ужина все разбрелись по компаниям. Но посидеть подольше, как хотелось бы некоторым, не получилось — слишком устали с непривычки за день, проведенный на ногах. Разбили ночь на двухчасовые смены, потом ребята выбрали дежурных — по два человека от павловцев и курских. Расставили по жребию. На самые сложные утренние часы Василий Никитич назначил самого себя. Решили, что Линейный возьмет утро на следующий день.
Только сумерки сгустились над полянкой, Трофим Семенович отправил на пост у костра выбранного жребием дежурить первым Журавлева — в его обязанность входило поддержание огня. Тут же скомандовал отбой. Дети без пререканий принялись разворачивать спальные мешки и теплые одеяла. Вскоре полянка опустела — все лежали под брезентовыми крышами. Казаки еще раз прошли по лагерю. Было тихо. Шуршала под ногами прелая листва. Кое-где в палатках еще раздавались приглушенные голоса, но их можно было услышать, только встав рядом. Ветер затих вместе с заходящим где-то за облаками солнцем. Небо постепенно затянуло хмарью, посыпалась легкая морось. Погода ухудшалась.
- Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
- Бывший друг - Андрей Никулин - Современная проза
- Штабная сука - Валерий Примост - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- ПРАЗДНИК ПОХОРОН - Михаил Чулаки - Современная проза
- Кипарисы в сезон листопада - Шмуэль-Йосеф Агнон - Современная проза
- Гретель и тьма - Элайза Грэнвилл - Современная проза
- Чужая невеста - Ирина Волчок - Современная проза
- Чужая невеста - Ирина Волчок - Современная проза
- ЛОУЛАНЬ и другие новеллы - Ясуси Иноуэ - Современная проза