внимательно посмотрел на человека, смущенно улыбающегося мне через двойное оргстекло. Сурок выглядел солидно и одновременно как-то немного неуклюже, в общем — как всегда. Ученый, да еще гениальный, что с него возьмешь! Они, наверное, все немного не от мира сего. Он уже держал переговорную трубку в руках, и я тоже взял свою.
— Привет, Андрей! — сказал он и смущенно улыбнулся.
— Здравствуй, Коля, — спокойно ответил я, хотя в душе все пело: не забыл добро, Сурок, несмотря на то, что никак не мог помнить наш последний разговор перед своей пропажей тут. Этого разговора для него просто не было, как не было никакого суда, приговора, никакой тюрьмы с ее понятиями и непонятками. Но, видимо, он, как и я, все записал для себя, когда метнулся в прошлое в последний раз и до того, как это прошлое своим действием изменил. — Рад тебя видеть. Я верил в тебя, знал, что ты нормальный чел.
— Спасибо, Пастор, — Сурок улыбался. — Но, признаться, ты слишком хорошо обо мне думал. Я ведь сначала не собирался приезжать к тебе. Поначалу вообще все забыл наутро, когда проснулся. Потом прочитал свои записи… Нет, я поверил, а когда не нашел прототипа прибора, который к тому времени уже был готов, тогда вообще убедился. Но много месяцев думал, что не поеду, хотелось все забыть. Не знаю, что меня привело сюда, то ли совесть, то ли постоянное ожидание неожиданно пришедших воспоминаний о твоем или Нечая визите в прошлом. А может, то и другое вместе. Вот. Передачку тебе привез, не знаю, то или нет, я же не помню теперь, что именно надо. Хотя, знаешь, порой по ночам мне снятся сны, и я подозреваю, что эти сны о той моей судьбе. Слишком они яркие и там все про тюрьму, зону, ты там с Нечаем. Интересная штука — наш мозг…
Он замолчал, видимо, не зная, что еще сказать. Ведь, по сути, он видел меня впервые в жизни. Как и я его. Такая вот ситуёвина.
— Ты молоток, Андрей, — сказал я. — Мы и правда, хотели тебя с Нечаем навестить, но теперь уж не будем тебя там беспокоить, конечно. Можешь спать спокойно. Если есть возможность, бабки загони, нет возможности — нет и базара. Я же не беспредельщик какой.
Прежде чем сказать это, я скосил глаза на мента, дежурившего в комнате свиданий. У него все линии были на прослушке, и он постоянно уши грел в наушниках. Хрен угадаешь, кого он в конкретный момент слушает, кроме нас здесь было еще две пары. Но тут как раз к нему подошел приятель, и он с ним что-то перетирал, стянув наушники на шею.
— Я привез сто тысяч, — тут же ответил Сурок, — могу еще, если надо, только не сразу. А как передать-то?
Я опять скосил глаза и увидел, что разговор у ментов закончился и дежурный опять тянет руки к наушникам.
— Полчасика подожди у зоны после свиданки, к тебе подойдут, — быстро проговорил я в трубку, добавив, — все, об этом молчи.
Сурок понимающе прикрыл глаза. Ишь ты, конспиратор, мля!
— Ты мне вот что скажи, Николай Александрович, — я уставился ему в глаза, — что делать, если штука эта сломается?
— Пока не должна, — он не выдержал и отвел взгляд. А я чуть улыбнулся, никто еще у меня эти дуэли взглядом не выигрывал. — Телефон надежный, а у программы две степени надежности прописаны. Но если что, найдете, как мне сообщить, я привезу другой.
Я покивал.
— Значит, все же есть эти самые точки бифуркации, так выходит?
— Ну, конечно, а как же иначе? — удивился Сурок и вдруг понял. — Подожди, ты хочешь сказать, что я не сразу…?
— Именно, — подтвердил я. — Но ты быстро сориентировался, в отличие от нас, мы вот пока никак не можем свои нащупать. Но у нас, конечно, и жизнь была сложнее и извилистее, не в пример твоей. Лучше расскажи, как ты живешь? Застолбил уже свое изобретение?
Сурок покачал головой и хмуро взглянул на меня.
— Не решаюсь пока. Все испытания на себе провел, а вот обнародовать… Сразу ведь все засекретят так, что никакой жизни нормальной не будет. Ни тебе на конгресс заграницу съездить, не отдохнуть за бугром в нормальном отеле на хорошем пляже. С другой стороны, я же ученый, как могу такое открытие скрывать?
— Ты вот что, Коля, — я почесал бровь, была у меня такая привычка, когда я думал. — Когда решишься, а ты решишься, я не сомневаюсь, ты о нашей истории никому, понял? Ты же понимаешь, что в этом случае нас просто…
Я провел большим пальцем по шее и закончил предложение:
— Отправят в самые дальние края, откуда не возвращаются.
Сурок нахмурился и кивнул:
— Я понял, можешь даже не сомневаться. Да и кто на вас подумает, мы же никогда не виделись?
— Уже виделись, Коля, — усмехнулся я. — Прямо сейчас видимся. Так что ты больше сюда не приезжай, а заодно и продумай, откуда ты меня знаешь. Я тоже подумаю и тебе сообщу, ты телефончик продиктуй, я тебе звякну.
Ну, он продиктовал, я записал на руке, нашедшейся в кармане ручкой. И, в общем, отправил его с Богом. Говорить нам оказалось не о чем. У нас ведь с ним теперь даже общего прошлого не было.
А когда вернулся в отряд, узнал, что Нечай не стал меня дожидаться, а махнул куда-то по своим прошлым делам. Так он мне сам и сказал, разведя руками. А мне что, жалко, что ли, учитывая, что теперь мне его возвращения можно было и не ждать? Но я все же решил дождаться, мало ли, может, человеку эти лишние семь часов, будут совсем не лишними? Так Нечаю и сказал, он благодарно хлопнул меня по плечу и пошел заваривать чайковского.
* * *
1995 год.
Так вышло, что к своему уже почти тридцатнику Андрей Нечаев еще не познал прелестей женского тела. Думаете, так не бывает? А вот, оказывается, такое еще как возможно, если ты с малолетства не вылезаешь из казенных учреждений, в которых, если и можно увидеть какую женщину, то она либо в ментовской форме, либо это будет такой же недоступный наемный вольный работник. Были, например, такие у них училки в спецшколе, а потом и на малолетке. Несмотря на то что особой красотой и стройностью они, как правило, не отличались, но для малолеток, лезущих на стены от спермотоксикоза, они казались идеалом и снились по ночам в самых откровенных эротических снах, заканчивавшихся, как правило, стиркой
