за веру Христову постоять хочет.
– Ага. Постоит такой за град, как же, – задумчиво проворчал Васька, катая между большим и указательным пальцем древко стрелы. – Сейчас вместе со своим ведром на башке за ворота выйдет, да тут же к Орде и переметнется. Может, все ж лучше стрелой, чтоб не сумлеваться?
Стоящий рядом с ним Тюря укоризненно покачал головой:
– Стрелой да в спину? Ты нешто ордынец? Да и крест у него на спине. В крест-то как, рука подымется?
– Ежели они на нас полезут – подымется, – зло сказал Васька. – Но не на крест, а на псов, что его на себе малюют. Волк – он тоже агнцем прикинуться может. Куда придется, туда и долбанем.
– И в спину? – изумился Тюря. И тут же добавил уверенно: – Брешешь ты всё, Васька. Наши в спину не бьют. И ты не станешь.
Скоморох сплюнул и сунул стрелу обратно в колчан.
– Всяко Митяю проще было эту орясину дубиной да по башке свалить, упокой Господи его душу, – проворчал он с досадой. – А случись чего, окромя Митяя с ним вряд ли кто здесь сладит врукопашную-то.
– Да и стрелой его поди не сразу свалишь, в таком доспехе, – хмыкнул кто-то из ратников. – Только из порока ежели каменюкой заехать – и то ишшо попасть надо.
Крестоносец подошел к воротам, останавился и, уперев острие меча в землю, сложил руки на крестообразной гарде. Отрок, неотлучно несущий стражу у подъемного ворота, растерянно глянул на воеводу, который стоял на стене, всматриваясь вдаль.
– Слышь, Федор Савелич! – крикнул Евсей дребезжащим голосом.
– Чего еще? – обернулся воевода. И удивленно воззрился на высокую фигуру рыцаря.
– Я чо говорю-то, – продолжал Евсей. – Одумался наш ушкуйник, хочет повоевать за Русь-матушку.
– Точно одумался? – рассеянно переспросил воевода.
Видно было, что мысли его сейчас витали далеко отсюда. Слишком дорого дался горожанам последний ордынский штурм. И сейчас, прощупывая взглядом движения в лагере степняков, силился понять воевода – что еще готовят враги? И к чему готовиться защитникам крепости? До татя ли плененного в такое время?
– На кресте клялся.
– Ну, одумался – так пускай в детинец идет, к дружине. Лишний воин нынче не помешает, – бросил воевода, вновь поворачиваясь лицом к полю, со стороны которого из-за тына порой вылетали камни и горящие стрелы – не для урона, а скорее для того, чтоб не расслаблялись осажденные, чтоб постоянно были на взводе нервы и мысли, порой изматывающие иного воина более самой битвы.
– Я пойду один, – прогудел голос из-под шлема.
– Что? – переспросил воевода, вновь поворачиваясь к рыцарю.
– Твоя битва – это твое дело, воевода. Твое и твоих людей. Я воюю только за себя и за Орден. Ныне Ливонский Орден далеко. Воевать за город, до которого мне нет дела, я не буду. Потому для меня остается только битва ради битвы, и в бой я пойду один. Надеюсь, язычники еще не разучились драться.
– Ну, чего смотришь? – крикнул Евсей отроку, переводившему растерянный взгляд с воеводы на рыцаря и обратно. – Отпирай ворота да опущай мост. Вишь, человек смерть решил принять.
– Ты что, старый, совсем ополоумел? – тихо спросил Федор Савельевич.
Дед Евсей набычился.
– Ты, воевода, своей дружиной командуй, – выставив вперед тощий кадык, заносчиво сказал он. – А здеся – не обессудь, не твоего ума дело. Ты сколь годов меня знаешь?
Воевода слегка смутился.
– Ну, с детства…
– Своего детства, – уточнил дед. – И кто тебе впервой меч в десницу вложил, поди, помнишь?
– Ну, ты вложил, – хмуро ответил Федор Савельевич. – И чего?
– А того. Энтому воину я сейчас тоже меч самолично подал. И ты знаешь, что абы кому я мечей не раздаю.
И, повернувшись к отроку, заорал с надрывом:
– Отпирай ворота, кому сказал!
Совсем уже ничего не соображающий отрок смотрел на воеводу глазами круглыми, как у совы.
Воевода пожал плечами.
– Отопри, так и быть, – сказал он. – Но помни, дядька Евсей, что ежели этот меч, который ты ему подал, опосля супротив нас повернется, то будет на твоей совести.
Отрок крутанул ворот. Со скрипом разъехались ворота. Застонав почти по человечьи, стал опускаться битый тараном подъемный мост. Воевода с тревогой наблюдал, как приближаются к краю рва тяжелые, потемневшие от времени и копоти бревна, как, ломая всаженные в него стрелы и дротики, входит в земляные пазы противоположный край моста. Чуть провисли цепи. Слава те Господи, не повредили басурмане моста. Ишь, замерли на другом конце поля. Небось, решили, что урусы сейчас гонца им вышлют с куском понявы на древке копья, перевернутого вниз наконечником. Как же. Разбежались.
Едва заметно качнулся ведрообразный шлем в сторону Евсея – видать, поблагодарил крестоносец деда, – и рыцарь шагнул в ворота.
– На моей совести и без того предостаточно, воевода, – прошептал дед Евсей, глядя в удаляющуюся спину крестоносца. – А только нутром чую – не в Орду пошел энтот парень, голова бесшабашная.
И перекрестил черный крест на белом плаще рыцаря.
Сзади деда Евсея собрались люди. Оторвавшись от крепостного самострела – тетиву, в бою надорванную, менял, – Никита приметил среди них коруну Насти. И взгляд ее приметил острым глазом охотника, которым она в спину иноземному воину глядела. Не глядят таким взглядом в спину абы кому.
Вроде б оборваться должно было все внутри – ан нет, не оборвалось. Даже не шелохнулось. Только подумалось с удивлением для самого себя, что кабы другие глаза-озера таким вот взглядом пришлому рыцарю в спину смотрели – тогда уж точно бы муторно стало. Да так, что хоть головою вниз со стены кидайся прямо в ров, заполненный черной от крови водой с выступающими кое-где островами пластинчатой трупной массы, уже начинающей ощутимо смердеть.
* * *
Невиданные в этих землях окольчуженные сапоги прозвенели по бревнам моста и ступили на влажную, податливую землю. Сквозь отверстия шлема в нос ударил холодный весенний воздух, густо замешанный на сладковато-удушливом запахе гари и гниющей плоти. Солнце, удивленно выглянув из-за тучи, пытливо мазнуло золотым лучом по одинокой фигуре – и вновь спряталось обратно, наверно, так и не поняв того, что сейчас происходило на поле битвы.
Не понимали этого и степняки, с недоумением разглядывающие высокого воина в необычном доспехе, шагающего к ордынскому войску, на ходу небрежно помахивая здоровенным прямым мечом.
Белого флага про воине не наблюдалось – вряд ли можно было счесть таковым его накидку или плащ. Да и кто ж флаги на себе носит? Но не в одиночку же собрался воевать с Ордой этот безумец?
Рыцарь засмеялся. Солнечный зайчик сверкнул искрой на крае смотровой щели – и крестоносец
