Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем (начало 617 = 1220 г.) Чингисхан занял Бухару, большая часть гарнизона которой, после нескольких дней осады, ночью прорвалась было через ряды осаждавших, но погибла от меча врагов. Оставшиеся защищать замок продержались еще двенадцать дней, затем осаждавшие влезли на стены и разрушили все, что было за ними. Мирные жители города должны были отдать все свое имущество, затем, независимо от возраста и пола, они были подвергнуты победителями зверскому истязанию; наконец, город, в котором все здания, за исключением нескольких общественных построек, были деревянные, сожгли. Это еще было милостиво: вообще говоря, Чингисхан следовал правилу, по которому щадить жизнь невооруженных жителей следует только в случае немедленной и безусловной покорности, и то не всегда, малейшее сопротивление наказывалось избиением всего населения, не исключая женщин и детей; войска, в особенности турецкие, уничтожались всегда, даже если объявляли капитуляцию. Более чем сомнительно, что участь тех, кому удалось спасти хотя бы жизнь, была менее тяжела. Обыкновенно их на многие дни и ночи изгоняли в поле, где они оставались без всякой защиты и помощи, чтобы тем временем монголы могли беспрепятственно опустошать и грабить город; затем тысячи и десятки тысяч пленных заставляли, смотря по надобности, следовать за войском, обращались с ними самым ужасным образом и в качестве копателей рвов и работников при осадах принуждали их действовать против своих же соотечественников, под стрелами и ударами которых они погибали в еще большем количестве, чем от нужды и лишений. Если, имея в своем распоряжении новых людей, в них более не нуждались, то прежних убивали. Женщины и дети делались рабами и должны были исполнять прихоти победителей или же, разлучаясь без всякого милосердия, увозились вглубь Азии; та же участь постигала и мужчин, которые в качестве ремесленников и купцов могли быть полезны монголам в их отечестве.
Войска хорезмшаха во многих местах способствовали сохранению славы хорезмийского имени, но из-за своей раздробленности они нигде не могли достигнуть решительного успеха. Мирные подданные, никем не защищаемые, были обречены на погибель, цветущая Трансоксания обращалась в пустыню, а хорезмшах Мухаммед между тем, как парализованный, сидел в Балхе, куда он спасся с своими ближайшими доверенными лицами и несколькими военными отрядами после перехода Чингисхана через Яксарт. Моральные силы его были надломлены, не могло быть и речи о принятии им какого-либо решения. Окружающие же его не сходились во мнениях: одни – во главе их стоял энергичный сын шаха Джелаль ад-дин – требовали защиты пограничного Оксуса, другие советовали попытаться собрать большое войско в Газне, третьи хотели идти на Ирак.
Самым малодушным решением было последнее: именно поэтому, по крайней мере так кажется, шах решился следовать ему. По дороге он получил известие от конного пикета, который он в минуту отъезда на запад поставил для сбора новостей у «Пятиречья» (Пенджаба)[179], одного брода через Оксус, недалеко от Тирмиза, о том, что Бухара[180] взята и сожжена. Мухаммед потерял и последнее самообладание: с удвоенною скоростью продолжал он свой поход, пока не прибыл в Нишапур. Здесь он надеялся иметь время отдохнуть и прийти в себя; но Чингисхан вовсе не думал дать ему вздохнуть. В самом начале осады Самарканда[181], которую он предпринял тотчас после завоевания Бухары, Чингиз послал вслед за хорезмшахом три отряда со строгим приказанием не успокаиваться, пока они его не схватят. Задача их была облегчена тем, что государь этой страны, благодаря своей неспособности к мужественному сопротивлению, поверг ее в состояние полнейшего распада. Храбрость гарнизонов, мужественно защищавших пограничные крепости, мало задержала монголов, а, напротив, погубила самих защитников и навлекла бесконечные бедствия на остальное население. Шах, который еще два года тому назад ослеплял всех блеском своей личности и славой деяний, теперь, походя более на дряхлую старуху, чем на великого государя, говорил по дороге всем и каждому, что всякое сопротивление этим душегубцам напрасно, советовал и даже просил подчиниться неотвратимому, не раздражая пришельцев бесплодными попытками к защите.
Но он не сломил этим энергии турецких гарнизонов, державшихся в некоторых крепостях, которые скоро поняли, что им нет спасения, и поэтому боролись изо всех сил. Но шах произвел рознь между этими единственными защитниками своего шаткого трона и персидскими горожанами, и без того не храбрыми, среди которых во многих местах нашлись несчастные, желавшие спасти свою жалкую жизнь – а может быть, и не спасти ее, по усмотрению монголов, – и входившие в изменнические сношения с ужасными врагами. Монголы надвигались с быстротой молнии, и этому способствовала не столько паника всего населения восточных провинций, которая лишь позднее охватила все мусульманские земли, сколько разъединение боевых сил и недостаток в единстве руководства. Напрасно храбрый сын Мухаммеда, Джелаль ад-дин, а иногда и тот или другой энергичный эмир старались пробудить в шахе мужество; с 30 тысячами человек, которые находились под начальством Руки ад-дина в Западной Персии, можно было противостоять приближающимся монгольским толпам, отрезанным от главного войска по ту сторону Оксуса. Но это было напрасно; бежать, только бы спастись от ужасных преследователей, было единственной мыслью государя, превратившегося в невменяемого труса. Дело было кончено; когда поблизости от Казвина отступавшие войска узнали о завоевании Рея и почти полном уничтожении его жителей, давно уже деморализованные эмиры и солдаты рассеялись, большинство отправилось по ту сторону границы, чтобы искать службы у Сельджуков Эрзерума или у Эйюбидов, другие же искали спасения в каспийских и индийских возвышенностях. Сам Мухаммед был счастлив, когда ему удалось ввести в заблуждение неутомимо стремившихся к западу монгольских всадников насчет пути, по которому он теперь шел; подобно зайцу, описывающему крюк, он снова отступил к горам, окаймляющим с юга Каспийское море. В Мазандеране, пограничной морской полосе, ему удалось скрыть свой след и достигнуть наконец небольшого острова в море, который ему описали как наиболее безопасное убежище. Здесь он вместе с сыновьями и приверженцами провел последние дни своей жизни. Ибо теперь пришел конец «тени Аллаха на земле», «второму Александру», как называли его в дни славы: он стал набожен, прилежно молился, постился, слушал чтение Корана – словом, делал все то, что делает человек, требующий от Бога средств к исцелению своих собственных промахов. Но
- Мухаммед. Жизненный путь и духовные искания основателя ислама. 571—632 - Мухаммед Эссад Бей - Прочая религиозная литература
- Практика радости. Жизнь без смерти и страха - Тик Нат Хан - Прочая религиозная литература
- Исламоведение - Э. Кулиев - Религиоведение
- О жизни вечной на том свете в райских обителях. Чудесные описания святыми угодниками Божьими Царства Небесного - Алексей Фомин - Религиоведение
- Суть науки Каббала. Том 2(первоначальный проект продолжения) - Михаэль Лайтман - Религиоведение
- Время Анны Комниной - Андрей Юрьевич Митрофанов - Религиоведение
- Конспект по истории Поместных Православных Церквей - профессор КДА протоиерей Василий Заев - Религиоведение
- Жизнь после жизни есть. Мы знаем! Подлинные истории о встречах с потусторонним миром - Павел Иванов - Прочая религиозная литература / Эзотерика
- Мусульмане в советском Петрограде – Ленинграде (1917–1991) - Ренат Беккин - Религиоведение
- Жизнь Пророка Мухаммада - Коллектив авторов - Религиоведение