в отсутствие (маловероятного) притока иммигрантов из дальнего зарубежья, необходимо предвидеть исчезновение одного малого города из трех, так как на них всех не хватит населения… Исчезновение русского сельского населения должно способствовать усилению традиционалистских рисунков в региональной культуре за счет дальнейшей этнизации региональных элит» [184].
В этнической плоскости главное утверждение этого прогноза касается русского населения: «Окончательное исчезновение останцев традиционной русской деревни… – повсеместно, за исключением Краснодарского и Ставропольского краев… Исчезновение русского сельского населения… за счет дальнейшей этнизации региональных элит».
Это – беспрецедентная в истории идея радикальной переделки межнационального общежития путем своеобразной «этнической чистки» всей сельской местности страны. «Исчезновение русского сельского населения» – вот какие «принципы пространственного развития» вынашивались в российских центрах стратегических исследований!
Предлагаемый принцип межэтнического общежития называется апартеид. Мы не имеем в виду его одиозных форм, какие были в ЮАР. В данном случае речь идет о сельских поселениях: русские оттуда будут перемещаться в города, а в сельской местности останутся нерусские народы. Как в Латинской Америке: в городах – европейский модерн, а в сельской местности – традиционалистские индейские общины.
Надо подчеркнуть, что авторы доклада видят стратегическое развитие России не как соединение всего населения в полиэтническую гражданскую нацию, а именно как цивилизационное разделение русского и нерусских народов. В их представлении ликвидация «останцев» русской деревни «должна способствовать усилению традиционалистских рисунков в региональной культуре»[43]. Иными словами, модернизации подлежат крупные города, куда будет стянуто русское население из деревень и малых городов, а в «региональной культуре» произойдет отступление к традиционному обществу (точнее, архаизация). Эвфемизм «усиление традиционалистских рисунков» означает именно архаизацию, поскольку утрата структур современного индустриального общества не ведет к восстановлению традиционной культуры.
Этот проект, видимо, поддерживался Минэкономразвития. Вот сообщение прессы: «Количество малых и средних городов в России в течение ближайших нескольких десятков лет будет неуклонно сокращаться, сообщила министр экономического развития Эльвира Набиуллина на Московском международном урбанистическом форуме.
“Нам вряд ли удастся сохранить жизнеспособность всех малых и средних городов. Убывание городов небольшого размера – это такая непреодолимая глобальная тенденция”, – сказала она… Министр привела оценки некоторых экспертов, согласно которым поддержка неэффективных городов стоит стране около 2–3 % экономического роста ежегодно. В ближайшие 20 лет из малых и средних городов может высвобождаться и мигрировать в крупные города до 15–20 млн человек» [185].
«Зоны развития», по мнению авторов проекта перестройки «пространственного развития», будут соотноситься с остальной территорией России как метрополии с колонией. Они ставят такую задачу: «Наращивание различий между территориями – как на межрегиональном, так и на внутрирегиональном уровне. Это позволит сохранить потенциал экономического развития, который поддерживается значительным различием на большом пространстве. Мировая деревня есть утопия социального равенства, следствием которого является социализм и далее – стагнация и упадок. Потенциал развития – в колонизационной (теперь экономической) политике. Различия между территориями мы должны рассматривать наподобие различий между метрополией и колонией, из которых теперь следует вывозить не столько людей, нефть, золото и алмазы, сколько знания и умения, чистоту и красоту природы».
«Вывозить красоту природы» – красиво сказано, но реальность колонизационной политики груба и жестока, красивыми словами ее не прикрыть. Авторы доклада предлагают срочный и чрезвычайный проект перестройки всей страны по схеме «метрополия – колония». Для обеспечения устойчивости России они считают необходимым выделить в ней анклавы («зоны развития») с плотностью населения не менее 50 человек на 1 кв. км. Временной горизонт решения этой задачи – десятилетие, средства – радикальные, хотя авторы допускают, что они могут быть и ненасильственными.
В документе сказано: «В ближайшие десять лет достичь подобной плотности можно только одним способом – осознанно пойти на депопуляцию периферийных районов в большинстве областей. При том, что средний эффективный радиус расселения вокруг малого города составляет порядка 50 км, достижение искомой плотности осуществимо на территории порядка 3 млн кв. км, сосредоточенной вокруг примерно 400 городов, против сегодняшних 1080. Разумеется, приведенный выше усредненный расчет сугубо условен… Условностью, разумеется, является и игнорирование сложностей, сопряженных с выработкой и реализацией ненасильственных действий, необходимых для реконструкции системы расселения».
В принципе, проект исходит из необходимости ликвидировать региональные национальные автономии, а некоторые автономные республики предлагается устранить немедленно.
В документе сказано: «На среднесрочную перспективу вполне целесообразно сохранить границы субъектов Федерации как учетных единиц – отчасти по сентиментальным соображениям, во избежание излишних социальных напряжений. Единственным исключением могут стать те регионы, где по малолюдству и наследуемой, затяжной экономической слабости сохранение самостоятельной канцелярии чрезмерно обременительно для федерального бюджета. Среди таких – Псковская и Новгородская области, Ульяновская и Пензенская области, Марий-Эл и, возможно, Удмуртия» [184].
Поначалу казалось, что это мистификация или что это писал какой-то бесноватый прогрессор, не слыхавший, какую роль в становлении и воспроизводстве России играют деревни и малые города. Но угроза закрыть часть малых городов и переселить жителей в мегаполисы уже звучала с трибуны министров.
Этот доклад был полезен как ясное представление проекта принципиальной перестройки межэтнического общежития России. Речь шла об историческом выборе, и нельзя делать вид, что подобные проекты не влияют на мышление и представления политиков и чиновников, не формируют средства культурной и политической поддержки этих планов. В. Глазычев и П. Щедровицкий, под редакцией которых был опубликован данный проект, были известными и влиятельными в экспертном сообществе интеллектуалами.
Игнорирование ограничений во многом вызвано тем, что обществоведение (экономисты, социологи и статистики) неудовлетворительно снабжает хозяйство и общество индикаторами. Используются старые советские или западные показатели, которые в условиях кризиса и трансформации «не работают». С ними не увидишь верный образ реальности.
Вот пример. В качестве основных причин нынешних экономических неурядиц России постоянно упоминается медленный рост производительности труда. Она оценивается по отношению выпуска продукции к среднесписочной численности работников за год и считается фундаментальным индикатором.
Но в ходе реформ в промышленности изменились численность работников и их структура. Численность рабочих снизилась более чем втрое, с 17 млн в 1990 г. до 5,5 млн в 2012 г., а общая численность всех занятых в промышленности сократилась только в 1,6 раза – изменилась структура занятости. Непроизводственный персонал почти сравнялся с «рабочим классом»: в 2012 г. – 4,13 и 5,54 млн человек соответственно (в 1990 г. – 1,8 и 17 млн человек).
Но рабочих стало втрое меньше, а производство за 1991–2013 гг. после двукратного падения восстановлено на 83 %. Значит, производительность труда в промышленности выросла – при общем регрессе промышленного производства (по большинству ключевых показателей: инвестиции, расход энергии, выпуск продукции, подготовка кадров, освоение производства высокотехнологичных видов продукции)! Почему этот важный индекс реформ нигде не фигурирует в качестве достижения последних лет? Напротив, реформаторы сетуют, что производительность труда растет медленнее, чем зарплата.
Разумно предположить, что в особом режиме переходного состояния
