Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Песня Меджнуна
Где ты? Где я? О том не знаю, Чья ты? Ничья? О том не знаю. Взял только песню в дальний путь. Во имя бога — не забудь! За ворох бед я душу продал, Шелка за грязный ворох отдал, Зато не стал ничьим рабом И в горе радуюсь любом. Повсюду зван в друзья и в гости. Не надо мне игральной кости, Не надо зрителей вокруг — Дивить их ловкостию рук. Не надо мне коня в дороге. Печаль несет меня в дороге. Но не печальна та печаль. Где ты? Не знаю — и не жаль. Как я ни медленно кочую, Но на стоянках не ночую. И скоро знак мне будет дан,— Ударю в смертный барабан. Не говори мне «доброй ночи». Раз нет зари — нет доброй ночи: Не приходя, ушла навек, Так и не тронув сонных век. С твоим приходом я в разладе, С твоей душой моя в разладе. Из тела выйти ей пора,— Тогда ты выйдешь из шатра. Но ты и я — едины оба. И нам достаточно до гроба Двух тел для сердца одного. Да будет свято их родство! Одним лучом рассветным брызни, И проживу я сотню жизней. Как вслед за утром белый день, Мы вечно рядом — с тенью тень. Нас две стрелы смертельных ранят. На двух монетах нас чеканят. Но разницы меж нами нет: Века сотрут чекан монет. Я ослеплен в твоем сиянье. Но на далеком расстоянье Я гибну, с тленьем не борясь,— Башмак, с ноги упавший в грязь. Я — войско, мчащееся к бою, Когда-то послан был тобою, И вот в погоне до сих пор, Трубя в рога, скликаю сбор. Весна в дождях несносных плачет, Меджнун о ранних веснах плачет. Ночь в лунных славится лучах. Меджнун живет в твоих очах. Я — черный раб, индус на страже, Ты — пальма в солнечном мираже. Я — опьяненный соловей, В слезах над розою своей. О, если бы не в отдаленье Со мной делила ты томленье, И в лунной пламенной тени Мы — ты и я — вдвоем, одни, Щека к щеке прижались нежно, Глаза в глаза впились прилежно, И в лунном пламенном плену Тебя я тронул, как струну! И кольца кос твоих ласкал бы, И влажных губ твоих искал бы, Пылал огнем и вновь желал, И в скалах прятал, словно лал. Не в одиночестве печальном, Но на пиру твоем венчальном Я пил бы сладкое вино. Оно в раю разрешено». Так спел Меджнун и вновь бежал в пустыню, Без благодарности, без благостыни. И та, кто тайно слушала, в слезах Ушла назад, привета не сказав.Салам из Багдада знакомится с Меджнуном
В Багдаде живет знатный юноша по имени Салам, испытавший много невзгод из-за любви. Рассказы о любви Кейса распространяются повсюду, всюду поют его грустные любовные стихи. Салам слышит эти стихи и решает пойти повидать Меджнуна. Несчастный, увидев Салама, позволяет ему подойти. На вопрос о том, зачем он пришел, Салам отвечает, что хочет запомнить все стихи Меджнуна. Салам пытается утешить Меджнуна — он сам тоже испытал много горя от любви.
Тот упрекает его и просит не считать его обычным влюбленным: Меджнун — «шаханшах любви», любовь — его сущность… Салам и Меджнун живут вместе в пустыне. Каждую строку, сложенную Меджнуном, Салам запоминает. Когда продовольствие, взятое с собой Саламом, пришло к концу, ему пришлось покинуть Меджнуна. Салам вернулся в Багдад и привез туда стихи Меджнуна.
О величии духа и непорочности Меджнуна
Низами просит не считать Меджнуна обычным безумцем — ведь не каждый безумец слагает стихи, подобные жемчугу. Его возлюбленная — лишь повод пойти по пути к духовному совершенству; он никогда не искал сближения с нету, чтобы сохранить совершенство духовной любви. (Эту главу иногда считают интерполяцией, не принадлежащей перу Низами.)
Рассказ о любви Зейда и Зейнаб
Во времена Меджнуна был другой влюбленный безумец, чистый душой, слагавший стихи, по имени Зейд. Он любил свою двоюродную сестру. Зейд был беден, родители Зейнаб — богаты. Зейд посватался к Зейнаб и получил отказ. В горе он слагает стихи. Зейнаб держат взаперти, потом отдают замуж за богатого. Зейд, подобно Меджнуну, приходит в безумное отчаяние, его заковывают в цепи, друзья его покидают. Лейли узнает об этом, призывает Зейда к себе, угощает. Зейд передает послание Лейли Меджнуну, записывает стихи Меджнуна и отвозит их Лейли. Зейд, читая стихи Меджнуна, спрашивает его, в чем же его безумие. Ни один разумный таких стихов не слагал. Зейд уговаривает Меджнуна хотя бы принимать обычную пищу — сам он тоже в горе, но может есть. Меджнун просит его не говорить лишних слов. Его безумие — не одержимость злыми духами, а милость Аллаха. Это чувствуют даже дикие звери, окружающие Меджнуна. Он — не пленник в «колодце тела», его душа вечна. Он не жалуется на свою судьбу, ведь нет лучше жребия… Зейд молчит, пораженный глубиной речей Меджнуна. С тех пор он был лишь посредником между Лейли и Меджнуном и не пытался больше говорить с ним. (Эту главу также считают иногда интерполяцией, однако она, как и предыдущая, имеется во всех рукописях пяти поэм Низами.)
- Чжуан-цзы Бронислава Виногродского. Книга о знании и власти - Бронислав Виногродский - Древневосточная литература
- Дополнение к Путешествию на Запад - Юэ Дун - Древневосточная литература
- Хокку. Японская лирика. Плакучей ивы тень… - Антология - Древневосточная литература / Поэзия
- Повесть о прекрасной Отикубо - Средневековая литература - Древневосточная литература
- Parzival - Wolfram von Eschenbach - Древневосточная литература
- Баопу-Цзы - Гэ Хун - Древневосточная литература
- Повесть о старике Такэтори (Такэтори-моногатари) - Средневековая литература - Древневосточная литература
- Многоценная жемчужина - Сергей Сергеевич Аверинцев - Древневосточная литература / Религия: христианство
- Спор о соли и железе (Янь те лунь) - Хуань Куань - Древневосточная литература
- Самаведа - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература - Древневосточная литература