Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смерть Ибн Салама
Лейли продолжает терзаться тоской, хотя и скрывает это от мужа. Тот все же видит ее страдания. Постоянная тревога о любимой жене подтачивает его здоровье. У него началась лихорадка. Он слег и более не встал… Следуют назидательные строки о бренности жизни. Лейли делает вид, что оплакивает мужа, на самом деле она плачет о Меджнуне. По обычаю арабов, жена после смерти мужа должна два года не выходить из дома, ни с кем не видеться. Под этим предлогом Лейли уединяется и дает волю своей скорби.
Зейд извещает Меджнуна о смерти мужа Лейли
Зейд скорбит в разлуке с Зейнаб. Родные решают ему помочь и устраивают влюбленным тайное свиданье. Зейд и Зейнаб остаются целомудренными, они лишь молятся вместе… Самое главное в жизни, говорит Низами, оставить после себя доброе имя… Зейд узнает о смерти Ибн Салама и спешит с этой вестью к Меджнуну. Тот то пляшет от радости, то скорбит, вспоминая о неизбежности смерти. Неделю Меджнун ведет мудрые беседы с Зейдом, затем Зейд возвращается домой.
Лейли молится всевышнему
Тяжкая темная ночь. Лейли одна, она рыдает. Она молит бога приблизить утро.
Свидание Лейли и Меджнуна
Наступает утро. Лейли, обманув сторожащих ее, не боясь отца и матери, выходит на улицу. Она ищет пути к возлюбленному. Появляется Зейд. Лейли просит его отвести ее к Меджнуну. Зейд идет к нему с радостной вестью. Меджнун счастлив. Он совершает омовение, молится, надевает принесенные Зейдом одежды и отправляется в путь, распевая стихи. Звери идут за ним… Лейли разбивает в степи шатер. Меджнун приближается. Лейли, не боясь зверей, выбегает к нему навстречу из шатра и без чувств падает к его ногам. Меджнун тоже падает перед ней без памяти на землю. Звери окружают их и охраняют. Приходит Зейд и приводит влюбленных в чувство розовой водой. Лейли ведет Меджнуна в шатер. Зейд со зверями сторожат их. Любовь Лейли и Меджнуна, говорит Низами, была истинной, не загрязненной похотью и посторонней целью — даже звери покорились влюбленным… Лейли и Меджнун в супружеских объятиях. Они не разлучаются сутки, все время теряя сознание. Лейли спрашивает Меджнуна, почему он молчит, почему не говорит стихи, как обычно. Меджнун, рыдая, говорит о том, что он обрел Лейли, но потерял себя, он — лишь тень Лейли. Теперь нет уже «я» и «ты» подобно тому, как в вере Меджнуна бог — един. Далее идет ряд метафор, говорящих о высшем духовном единстве Лейли и Меджнуна. Лейли начинает снова ласкать возлюбленного. Он впадает в экстаз, разрывает на себе одежды, испускает вопль и убегает в пустыню, распевая стихи. Зейд следует за ним и запоминает их. Глава завершается стихами о чистой истинной любви, стремящейся к разлуке. Когда любовь достигает такого совершенства, заключает главу Низами, она приносит доброе имя. (Последние три главы также считают интерполяцией.)
О том, как наступила осень и умирала Лейли
Так повелось, что если болен сад,— Кровавых листьев слезы моросят, Как будто веток зрелое здоровье Подорвано и истекает кровью. Прохладна фляга скованной воды. Желты лицом, осунулись сады. А может быть, на них совсем лица нет. Лист золотой, но скоро пеплом станет. Цветы пожитки чахлые свернули, В кочевье караваном потянули. А там, под ветром, на дороге той Пыль завилась, как локон золотой. Простим сады за то, что в опасенье Осенней стужи, гибели осенней, Бросают за борт кладь былой весны. Изнеженные, как они больны! Пьянеют лозы в сладостном веселье. Садовник их срезает, чтоб висели, Как головы казненных удальцов На частоколе башенных зубцов. И яблоко, вниз головой вися, Кричит гранату: «Что не сорвался?» Гранат, как печень треснувшая, страшен. Он источает сок кровавых брашен. Так осенью израненный цветник На бранном поле замертво поник. Лейли с престола юности цветущей Сошла в темницу немощи гнетущей. Кто сглазил молодой ее расцвет? Кто погасил ее лампады свет? Повязку золотую головную Зачем Лейли сменила на иную? И тело, в лен сквозной облечено, Зачем само сквозит, как полотно? Жар лихорадки тело разрушает, Сыпь лихорадки тело украшает. Лейли открыла матери, как друг, Смертельный свой и тайный свой недуг. «О мать! Что делать? Смертный час объявлен. Детеныш лани молоком отравлен. В кочевье тянет караван души. Не упрекай за слабость, не греши. Моя любовь? — нет, кровь на черной ране. Моя судьба? — не жизнь, а умиранье. Немая тайна так была нема, И вот печаль достигла уст сама. И так как с уст уже душа слетает, Пускай тихонько медленно растает Завеса тайны. Если ты стара, Прости мне, мать! А мне и в путь пора. Еще раз обними меня за плечи. Прости, прощай! А мне пора далече. Вручаю небу душу оттого, Что друга не встречала своего. Сурьмой мне станет пыль его дороги, Моим индиго — плач его тревоги, Моим бальзамом — слез его бальзам. О, только бы он волю дал слезам! И я вздохну тогда еще раз тайно Над ним в благоуханье розы чайной И камфоры. А ты мне саван дай, Как для шахида, кровью пропитай Льняной покров. Пускай не траур мрачный Тот будет день, а праздник новобрачной. Пускай невестой, не прервавшей сна, Навек земле я буду предана. Когда дойдут к скитальцу злые вести, Что суждено скитанье и невесте, Я знаю — он придет сюда рыдать, Носилки с милым прахом увидать. Он припадет в тоске к их изголовью, Над горстью праха, что звалась любовью. Сам бедный прах, он страшно завопит Из состраданья к той, что сладко спит. Он друг, он удивительно мне дорог. Люби его без всяких отговорок! Как можно лучше, мать, его прими, Косым, враждебным взглядом не томи, Найди в бездомном нищем человеке То сердце, что теряешь ты навеки, И эту повесть расскажи ему: «Твоя Лейли ушла скитаться в тьму. Там, под землей, под этим низким кровом, Полны тобой опять ее мечты. На переправе на мосту суровом Она высматривает: где же ты? И оборачивается в рыданье, И ждет тебя, и ждет тебя она. Освободи ее от ожиданья В объятьях с ней, в сокровищнице сна». Сказавши все и кончив эту повесть, Лейли рыдала, в дальний путь готовясь, И с именем любимым на устах Скончалась быстро, господу представ. Мать на нее как всмотрится, как взглянет,— Ей кажется, что Страшный суд нагрянет. Срывала с головы седой чадру И растрепала кудри на ветру. Вопила, чтобы смерть переупрямить, Все причитанья, что пришли на память, По-старчески, склонившись к молодой, Ее кропила мертвою водой. Лежало тело дочери в бальзаме Живой любви, омытое слезами. И стон такой последний раздался, Как будто то стонали небеса. Старуха же в отчаянье великом Над камнем мертвой крови, сердоликом, Все сделала, что приказала дочь. И, проводив ее навеки в ночь, Не жаловалась больше на кончину, Не ужасалась, что ушла из глаз Жемчужина в родимую пучину. О жемчуге забота улеглась.- Чжуан-цзы Бронислава Виногродского. Книга о знании и власти - Бронислав Виногродский - Древневосточная литература
- Дополнение к Путешествию на Запад - Юэ Дун - Древневосточная литература
- Хокку. Японская лирика. Плакучей ивы тень… - Антология - Древневосточная литература / Поэзия
- Повесть о прекрасной Отикубо - Средневековая литература - Древневосточная литература
- Parzival - Wolfram von Eschenbach - Древневосточная литература
- Баопу-Цзы - Гэ Хун - Древневосточная литература
- Повесть о старике Такэтори (Такэтори-моногатари) - Средневековая литература - Древневосточная литература
- Многоценная жемчужина - Сергей Сергеевич Аверинцев - Древневосточная литература / Религия: христианство
- Спор о соли и железе (Янь те лунь) - Хуань Куань - Древневосточная литература
- Самаведа - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература - Древневосточная литература